Гуманитарные ведомости. Вып. 4(50) 2024 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (50), июль 2024 г 28 одному человеку подчинять себе волю другого, будь то путем физического принуждения (насилия) или путем обмана» [2, с. 113–112]. Внутри «обрамления» из запретов находится область, наполняемая индивидуальным и коллективным творчеством. Здесь присутствует значительная историко-культурная специфика. В некоторых работах российского философа эта область именуется областью «всеобще-локальных» предписаний [7, с. 181–182]. И здесь уже, напротив, претензия на абсолютность является не законным следствием природы морали, а проявлением глубочайшего непонимания ее природы. «Идея абсолютной морали... необходима хотя бы для того, чтобы сознавать относительность всех реальных форм, в которых мораль бытует, и чтобы не была объявлена абсолютной ни одна из них» [10, с. 38]. В этике А. А. Гусейнова есть два среза абсолютности морали, условно говоря, нормативно-этический и метафизический. Для метафизического среза с 1990-х гг. центральную роль играют аристотелевская идея высшего блага, стоический идеал самодостаточности, перенесенный из области мотиваций и состояний духа в область качества поступков, и кантианская универсализуемость суждений (образцовый текст – статья «Сослагательное наклонение морали» (2001) [7]). Позднее в этом метафизическом синтезе центральное место занимает обращение к философскому наследию М. М. Бахтина и его фундаментальным понятиям «не-алиби в бытии» и «моральная ответственность», в отличие от «специальной» (см. работу «Философия поступка как первая философия (опыт интерпретации нравственной философии М. М. Бахтина)» (2017) [8], [9]). Однако в данной статье, как уже стало очевидно из моего обзора морального абсолютизма А. А. Гусейнова, я планирую обсуждать исключительно нормативно-этический срез абсолютности, нормативную систему абсолютной морали, а не ее философское обоснование (о проблеме обоснования абсолютной морали у А. А. Гусейнова см. [1]). Этот срез выражается в связке: абсолютный поступок как поступок реализующий абсолютный запрет. Таково нормативное ядро концепции, именуемой ее автором негативной этикой. Негативная этика А. А. Гусейнова раскрывает свои многочисленные грани в широком историко-философском контексте. Основными его составляющими принято считать идеи мыслителей, наследие которых непосредственно исследовал и с которыми вел прямой диалог А. А. Гусейнов. Это И. Кант, преимущественно его категорическое отрицание возможности морально обоснованного обмана, а также Л. Н. Толстой с его категорическим отрицанием применения силы к другому человеку. В несколько меньшей мере – отрицание А. Швейцером моральной допустимости уничтожения любых форм жизни (с известной оговоркой, что неизбежные вынужденные действия такого рода обрекают человека на жизнь с нечистой совестью). Однако я хотел бы обратиться к другой, казалось бы, менее очевидной параллели. И эта менее очевидная параллель создает дополнительное, на мой взгляд, очень интересное и эвристически ценное зеркало для нормативной этики А. А. Гусейнова. Я имею в виду в виду традиционалистскую католическую моральную теологию