Гуманитарные ведомости. Вып. 4(50) 2024 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (50), июль 2024 г 19 Мнение завязано на язык, оно питается лексическими играми. Философия не может без языка, но не привязана к нему, философский язык – не средство общения, но средство устроения мира. В нем нет единства понятий, у каждого философа – свой язык, т.е. это уже не совсем язык. И это не некое несовершенство, недоработка. Философия – разговор с самим собой, и вот в таком разговоре язык не нуждается в односмысленности понятия – тут односмысленность задается тем, что один мыслит, а не тем, что он мыслит одно. Начало невозможно помыслить и высказать – в этом смысле задача философии помыслить начало неисполнима, безнадежна. Но быть началом – это то, на что философ претендует. Гусейнов ставит задачу найти соединение абсолютного и единственного – и это соединение он находит в поступке, но это значит – и в поступающем, в единственности поступка и поступающего. «…В конце концов меня в гораздо большей степени устраивало бы быть славным базельским профессором, нежели богом; но я не осмелился зайти в своем личном эгоизме так далеко, чтобы ради него поступиться сотворением мира», – писал Ф. Ницше Якобу Буркхардту в январе 1889 года. Эта фраза, пошлейшим образом приписываемая «не-богами» ницшевскому безумию, тем не менее, будет услышана подлинным философом со всей серьезностью, именно так ее слышит А. А. Гусейнов и так ей посвящает статью К. Свасьян – один из лучших понимателей Ницше. «Профессор, обменивающий кафедру и жалование на вакансию Бога, едва ли мог рассчитывать на что-либо большее, чем ясный и бесспорный диагноз, пишет он – и продолжает – что всякая попытка довспоминаться до своего исконного смысла (библейского «И будете как Боги» – О. З.) и самолично восстановить распавшуюся связь, автоматически зачислялась по ведомству психиатрии. Эпоха гуманизма реагировала на вещи, запредельные её пониманию всё-таки иначе, чем мрачное средневековье; норме костра она предпочитала норму смирительной рубашки [14], [Комм. 1]». «Парадокс Ницше не в патологии его темы, а в её исключительной нормальности ; не оттого он отказался от профессуры и предпочёл ей творение мира, что был болен, а оттого, что искал абсолютного здоровья» [14]. В своем осмыслении философии А. А. Гусейнов находит собеседника в Ницше, его критике ее познавательной парадигмы, дискредитирующей человека, делающей его «до известной степени необходимым, однообразным, равным среди равных, регулярным и, следовательно, исчислимым» [13, c. 440], а т.к. «бездушную тиранию разума необходимо было интерпретировать как тончайший сердечный позыв» [9] – эту задачу выполняет отвергаемая мораль. Такой философии противостоит философия, в которой «человек – не часть мира, пусть даже лучшая, не данность, не объект. Он представляет собой средоточие бытия, в его руках находится судьба самого мира» [9], он бытийственен в своей субъективности, это его изначальное первичное состояние: поступок, действие – есть все. Философию отличает от науки ее самодостаточность, то, что она не сервильна не только по отношению к различным формам культуры и практики, но даже к истине, если понимать под последней верное отображение некоей данной реальности. А. А. Гусейнов пишет: «…научное суждение наряду с