Гуманитарные ведомости. Вып. 4(50) 2024 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (50), июль 2024 г 17 Она состоит в том, что философское мышление является принципиально критическим к наличным формам жизни» [7, c. 124]. Но и в этой критичности философия сохраняет свою персональность и оттого это совершенно особая критичность, о которой Ницше говорит: «Я нападаю только на те вещи, против которых я не нашёл бы союзников, где я стою один – где я только себя компрометирую» [12, c. 705]. Иными словами, философская критика не подыгрывает социальной точке зрения, идеологии, мнениям, вкусу и всем возможным коллективным оценкам и взглядам, не подыгрывает им даже когда совпадает с чем-то, принципиальная критичность философии так же персональна, только от своего имени. Она не взывает к общей истине, но открывает свою, которая и есть предельно универсальная в силу единственности ее автора. «Философ начинает мыслить не там, где остановился предшественник, а каждый раз заново, как если бы он был первым в этом деле. Предметом мысли он избирает не какую-то локальную задачу, а сам мир, помысленный в его изначальности» [7, c. 126]. Он мыслит мир в его изначальности, будучи сам началом этого мира как мира его поступка, а потому он всегда мыслит сам себя. Но это мышление самого себя невозможно иначе, как только мышление, обращенное на мир. Философ-демиург и мир тождественны и единственны (единственность обнаруживается в тождественности понятий). «Единственность представляет собой способ бытийствования самого бытия, его определенный событийной организованности. Единственность существования человека – выражение и продолжение единственности самого бытия и, если она что-то означает, то только то, что она несет на себе груз бытия в целом и ответственность за него» [11, c. 238]. «Единственность моей персональной причастности бытию нельзя помыслить, ибо мысль – это всегда общее, нечто единое, но не индивидуальное, не единственное; ее, единственность, можно только пережить и утвердить, явить собой, она не познается, а долженствуется» [11, c. 240]. И философ не мыслит свою единственность, но утверждает ее своим мышлением как поступком. Единственность философа ошибочно притягивается к идее философского одиночества, но она как раз столь же не одинока, как и бытие бога. Она, если воспользоваться выражением К. А. Свасьяна, распутывает древнюю апорию «одиночества»: подлинно одинокий никогда не говорит об одиночестве, потому что подлинно одинокий никогда не одинок: включая в себя весь мир и задавая его собой, философ обретает все многообразие мира как самого себя – в цельности и полноте. А. А. Гусейнов написал ряд работ о роли сослагательного наклонения в морали, и здесь – в определении философа как демиурга – можно было ограничиться сослагательной конструкцией «как если бы он был». Но этот шаг подвергается разрушительному сомнению, как только в понимании философии появляется понятие поступка, т.к. поступок, будучи актуальной действительностью, энергией, данностью, отменяет, ничтожит сослагательность. Невозможно быть, поступать, как если бы вы были, поступали: ведь речь не о гносеологической процедуре, а именно о бытии.