Гуманитарные ведомости. Вып. 1 (49) 2024 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (49), апрель 2024 г. 56 луча, – мы вправе будем именовать образом» <…> «Коррелятом картины, располагаться который должен там же, где и она, то есть вовне, является точка взгляда. Что касается того, что их опосредует, что находится между ними двумя, то это нечто геометральному оптическому пространству совершенно иноприродное; нечто такое, что играет роль прямо противоположную; нечто такое, чье действие обусловлено не проницаемостью его, а, напротив, его непрозрачностью – иными словами, это экран» [9, с. 95, 106]. Вероятно, под чем-то иноприродным Лакан имеет в виду момент, когда сама картина как бы смотрит на нас – то есть появляется точка полотна, в которой возникает место взгляда (сама возможность появления взгляда), уже не находящаяся в привычном смысле «в глазу». Эта возможность образования взгляда – возможность появления (осуществления) субъекта, и в данном контексте череп на полотне Гольбейна – не «естественный», неотъемлемый атрибут живописи жанра ванитас, так характерный для искусства того периода. Он не ознаменовывает конец времени, не напоминает о конечности земного существования, не задает вектор осознания смерти (т.е. не показывает способ мыслить о собственной смерти). Он, «прячась» за маской Танатоса, за ширмой травмы, показывает потенциальное ускользание от чувства пустоты в безвременье. Кульминация такой топологической игры – точка уже не ускользания, а исчезновения, не-место, нигде, Ничто – бесконечная пульсация между субъективацией и «опредмечиванием», приближение к Ничто и отскок, прохождение анаморфоза. Субъективная топография (пространственность Я) – это топография отчаянной борьба за мифическое счастье самообретения, самонахождения, построенная на отскоке иллюзий, на расточительности поиска иллюзий, где пространство выходит за пределы себя, разрушает и очищает себя до точки репрезентации, тем самым существуя в качестве следа, слепого присутствия, знака. Пьеса окончена. Заключение Данное исследование велось в контексте более широкой проблематики – формирующейся новой гуманитарной парадигмы, где постмодернистская рефлексия выступила преддверием теперь уже актуальных, насущных, острых проблем, решение которых не может быть представлено в качестве только лишь интеллектуальной игры, (за которую часто выдавались тексты постмодернистских авторов). Эти проблемы больше не метафора, а событийный (ф)акт. Темы идентификации всегда представали базовым рефреном гуманитарной науки (по сути – это тавтология). И, невзирая на меняющийся лексикон новой цифровой эпохи, данная тема остается стержнеобразующей. Парадоксально, но предельно-гуманитарное (гуманное) знание о Другом переместилось в предельно холодную сферу цифровой онтологии. Это выглядит как некий оксюморон. И все же, тема Другого обретает особую остроту именно в пределе цифрового измерения человеческого Я. Ведь именно представление О б Инаковости и допущение этой Инаковости стало залогом спасения человечества от его же собственного