Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(42). 2022 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л.Н. Толстого № 2 (42), июль 2022 г. 21 котором применяются практические категории, не как уровень (добрых или злых) действий как явлений в мире, но как уровень практических принципов действий, или их максим: практические понятия упорядочивают многообразие желаний, предоставляемое чувственностью, и этот акт синтеза создает практическое правило, или максиму; причинность через свободу может действовать только на основании таких правил [7, с. 801]; соответственно, сколько есть возможных способов или аспектов этого практического синтеза многообразия желаний, столько существует групп категорий и отдельных категорий свободы [7, с. 802]. При таком подходе вполне понятно, что таблица категорий свободы есть именно структурная схема полноценной этической теории, так же как таблица категорий природы была у Канта очерком критической метафизики природы). Поэтому они не требуют никакого познавательного содержания, заимствуемого извне самого законодательного разума, благодаря чему практические понятия получают объективную реальность в силу самого чистого акта практического самоопределения, «становятся познаниями» сами по себе через свое отношение к чистому закону нравов, и не нуждаются для этого в многообразии чувственных созерцаний. В отличие от теоретических понятий, конституирующих единство априорного сознания данности , практические категории «сами порождают действительность того, к чему они относятся» [7, с. 802], и поэтому также конституируют единство априорного сознания, но только сознания ценности : поэтому Бобцин, пытаясь реконструировать систематическое место этих категорий у Канта, полагает, что они, в параллель теоретическому сознанию «я мыслю», создают единство сознания «я должен» [8, с. 197]. Поскольку, однако, «то, к чему они относятся», есть моральное умонастроение, которое, по Канту, создается (и реформируется) актом практического разума, ясно, что этот последний акт отнюдь не тождественен акту суждения и интеллектуального определения, а потому становится совершенно очевидной неадекватность и неполнота интерпретаций кантовской этики, сводящих нравственное определение воли к акту практического суждения, равно как и представления, согласно которому только категории практического разума (как чистые понятия практического рассудка) могут порождать «действительность разумных максим», действительность нравственно добрых настроений и актов как явлений [8, с. 203]. В самом деле, категории создают эту действительность «в практическом мышлении», – благодаря категориям возникает единство в многообразии наличных желаний, т.е. наличных максим [8, с. 203, сноска 1]; согласно этому автору получается, что моральное умонастроение, как неэмпирическое единство многообразия частных максим человека, создается при посредстве практических категорий в том же «практическом мышлении»; однако перед лицом злого умонастроения, злого человека, злого деяния правильное «практическое мышление» при помощи адекватных категорий искомой «действительности» отнюдь не создаст. Итог: теория и практика в вопросе о категориях свободы Если поэтому Б. Хааз понимает категории практического разума как «понятия, которые мы прибавляем к категориально конституированному феномену, так чтобы ему можно было дать моральную оценку» [10, с. 51], это