Гуманитарные ведомости. Выпуск 4(40). 2021 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4 (40), декабрь 2021 г 23 выражению А. И. Солженицына (хотя и сам Александр Исаевич часто скатывался в образованщину); «интеллигент-прогрессист» Петр Миусов , двоюродный брат первой жены развратника Карамазова; Иван Карамазов – интеллектуал-прагматик , которому безразличны ценности Запада или России – лишь бы «дело делать»; совестливый православный послушник Алеша Карамазов , вполне себе православный неофит, которого Достоевский планировал «отдать в революцию» и сделать «диссидентом»; и, наконец, Смердяков, «бульонщик» и лакей, бастард , олицетворение ментально- антропологического русофобского архетипа российской квазиинтеллигенции . Достоевский между злободневностью и пророчеством Достоевский всегда в «живой жизни» был злободневным и «настоящим» (подлинным), когда говорил и писал на «злободневные и назревшие, наболевшие темы»; вопреки литературным критикам и политическим недоброжелателям оставался «популярным и современным» не только в своей публицистике, но и в повестях и романах; всегда в своих идеях, образах, стремлениях и работе являлся «жизненным, настоящим, деятельным и действительным». Таковым он живёт не просто в своём биографическом образе, но и в своём наследии и нашем актуальном творчестве по сей день. Его уже при жизни называли «пророком», да и он нисколько не чурался такого величания. Но после смерти возникли и сомнения в его «пророческом даре». Лев Шестов в статье «Пророческий дар (К 25-летию смерти Ф. М. Достоевского)», написанной и изданной в финале первой русской революции, усомнился в футурологическом даре писателя. «Достоевский же хотел, – писал Лев Шестов, – постоянно предсказывал и постоянно ошибался. Константинополя мы не взяли, славян не объединили, и даже татары до сих пор живут в Крыму. Он пугал нас, что в Европе прольются реки крови из-за классовой борьбы, а у нас, благодаря нашей русской всечеловеческой идее, не только мирно разрешатся наши внутренние вопросы, но ещё найдётся новое, неслыханное доселе слово, которым мы спасём несчастную Европу. Прошло четверть века. В Европе пока ничего не случилось. Мы же захлёбываемся, буквально захлёбываемся в крови… И Достоевский гораздо лучше сделал бы, если бы не пытался пророчествовать» [13, c. 127]. Надо было либеральному религиозному философу немного подождать, когда в 1914 году Европа сама себя зальёт кровью в классовой, империалистической войне; повторит свой горький опыт в 1940 году, а потом в 1945 году Россия-СССР остановит эти реки крови. Правда, не «словом», а оружием и миллионами жизней русских мужиков. И турецкий «Константинополь» уже в наши дни будет приезжать в Москву за лицензией на торговлю помидорами… Если отбросить иронию, то Достоевский пророком оказывается не через десятилетия, а через столетия. Чего стоит его предсказание в эпилоге «Преступления и наказания» грядущей, невиданной «биопсихологической» эпидемии, столь похожей на сегодняшние наши ковидные страсти.