Гуманитарные ведомости. Выпуск 3 (39). 2021 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л.Н. Толстого № 3 (39), октябрь 2021 г 21 страх. Деятель способен избежать совершения безобразных поступков, и ему нечего бояться перспективы их совершения. Данное зло не является для него «трудным». Во-вторых, это стыд, который «связан с сопутствующим ему осуждением человека» [10, c. 173]. В этом случае причины возникновения страха, по мнению Фомы, вполне понятны – осуждение со стороны других не зависит всецело от воли того, кто стыдится, оно не может быть произвольно им преодолено и при этом причиняет ему страдание (другими словами, как раз является «трудным злом»). Именно поэтому Фома считает подлинным стыдом второй вид стыда и возвращается к первоначальной дефиниции этой страсти, возникшей при обсуждении страха. При этом он обогащает ее таким образом, что стыд предстает в качестве страха перед осуждением, которое в свою очередь является «засвидетельствованием недостатка человека, и в первую очередь того, который обусловливается грехом» [10, c. 173]. В этом разграничении двух видов стыдливости Фома приближается к постулированию того, что в моральном опыте имеется не одно, а два разных переживания, откликающихся на совершение «греховного акта», одно – полностью автономное, другое – в значительной мере гетерономное, привязанное к осуждению и зависящее от осуждения (в духе одного из вариантов понимания различий между виной и стыдом, бытующего в современной философской и социально-психологической теории). В мысли о том, что стыд может быть не сопряжен с бесчестьем, можно было бы усмотреть прообраз и другой его современной интерпретации. Той, которая рассматривает стыд как особую автономную форму эмоционально нагруженной самооценки. В античности она была предвосхищена в знаменитом афоризме Демокрита: «Делающий постыдное должен, прежде всего, стыдиться самого себя» [5, с. 310]. В патристике – в уже известных нам определениях стыда Иоанна Дамаскина и Григория Нисского. В ранней схоластике – у Ришара Сен- Викторского в трактате «Двенадцать патриархов», где стыд отождествляется с суждением, в котором судящий тождественен тому, о ком судят, осуждающий – осужденному, палач – наказуемому ([25, р. 104], сравнение томистского образа стыда и его понимания Ришаром Сен-Викторским см.: [20]). Однако, как мы видим, мысль о стыде как страхе самого постыдного поступка исходно принадлежит не Фоме. Он лишь пытается определить меру своего согласия и несогласия с Иоанном Дамаскином и Григорием Нисским. И, конечно, как и у других древних, средневековых и новоевропейских мыслителей, наделявших какие-то формы стыда или стыд целиком полной независимостью по отношению к осведомленности других людей о поступке и к их суждению о нем, у Фомы не возникает даже намека на характерный для современных концепций следующий шаг. В соответствии с ним пространство автономных, то есть неопосредствованных бесчестьем, опасений и страданий, связанных с совершением «безобразных актов», оказывается внутренне неоднородным. Никто из них не обнаруживает в этом пространстве нечто, отличающееся по своей природе от стыда (в современных концепциях – это вина).