Гуманитарные ведомости. Выпуск 1 (37). 2021 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (37), март 2021 г. 97 создали, – вот ответ Кант. Прежде, чем быть познанным, мир сначала конструируется трансцендентальным субъектом. «Вопрос о бытии становится вопросом о бытии мыслимого» – пишет по этому поводу К. Ясперс [10, с. 53]. Далее этот мир может быть познанным, в нем действует причинность и он подчиняется законам. Мир феноменальный сконструирован познавательной способностью субъекта, мир ноуменальный принципиально недоступен для человека и даже достоверное знание о его наличии невозможно, его существование следует предположить. В первом мире действует только причинность и все подчинено гипотетическому императиву, второй мир – это мир свободы. Именно последний, в случае морального человеческого поступка, разрывает власть причинности и вносит в феноменальный мир возможность свободы. Моральный поступок, который не вкладывается в логику закона причинности феноменального мира убеждает Канта в реальности категорического императива, который следует признать, как несомненную достоверность. Именно поэтому, как две наиболее очевидные вещи Кант воспринимает звездное небо над головой и моральный закон внутри человека: «И то и другое мне нет надобности только предполагать как нечто окутанное мраком или лежащее за пределами моего кругозора; я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования» [11, с. 729]. Исходя из этого, И. Кант легко опровергает пять известных доказательства бытия Бога и предлагает свое моральное доказательство. Если существует царство свободы (а в этом нет возможности сомневаться в силу категорического императива внутри человека и морального действия в феноменальном мире), значит должно существовать наивысшее существо, которое абсолютно свободно. Существование Бога становится производным и логически вторичным от первичного наличия категорического императива. В этих же рамках понимается и отношение принципов разума и религии. В практическом разуме уже содержаться все моральные нормы, которые для своей действенности не нуждаются ни в каких религиозных предписаниях, ибо они имеют статус закона разума: «…мораль отнюдь не нуждается в религии; благодаря чистому практическому разуму она довлеет сама себе» [12, с. 78]. Следовательно, есть естественная религия разума и религия откровения. Первая является обязательной и обоснованной, вторая – дополнительной и исторической: «…религия объективно бывает естественной, хотя субъективно – откровенной, почему, собственно, ей и подобает первое название. Ведь впоследствии мог бы быть совершенно предан забвению тот факт, что ей предшествовало такое сверхъестественное откровение, и это забвение, впрочем, нисколько не умалило бы ни доступности, ни достоверности этой религии, ни ее власти над душами» [12, с. 226]. Очевидно, что в такой религии человеку не обязательно нужен Бог, вся внешняя ритуальность религии откровения никак не приближает к моральным императивам, а закон разума становится ее внутренним каноном. Христианство становится лишь исторической формой естественной религии, а заповеди Иисуса «не могут быть ничем другим, как лишь учением чистого разума» [12, с. 230]. Обоснование религии разума делает