Гуманитарные ведомости. Выпуск 1 (37). 2021 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (37), март 2021 г. 87 просто мгновенная эмоция, но то настоящее основание, которое и позволяет выстроить завершенный в истории литературы поэтический образ, в отличие от прежних оснований, создающих образ недостаточно завершенным. Тогда иллюстрация Конашевича оказывается вовсе не просто передачей духа поэзии Фета, но наоборот, прямым ответом на замысел самого Фета, показать стыдливость как источник поэтического творчества. Тогда Конашевич, создавая эротический рисунок по мотивам, показывает как постыдное и создает эту стыдливость самого рисунка, тоже пытаясь наделить живопись, как и Фет – поэзию, моментом саморефлексии и производства новых режимов отношения к данному виду искусства. Но есть один важный рисунок Конашевича, который позволяет примирить, в свою очередь, наши наблюдения и негодование Тынянова. Это ксилография художника «Павловск» [Комм. 2]. На этой ксилографии мы видим слева зрителя в костюме с галстуком и в кепке, глядящего назад, на двух купальщиц, вольготно расположившихся в Павловске у Храма Дружбы. Легко понять, зная Павловск, что этот зритель идет от вокзала в сторону дворца по набережной Славянки напротив Храма Дружбы, и глядит на излучину реки. Это кратчайший путь, если идти от станции ко дворцу, чтобы увидеть дворец со стороны партера. Это сразу меняет и смысл рисунка Конашевича к Фету: мы понимаем, что на самом деле купальщица – лишь момент изображения того, как стыдливость Фета влияет на современность. В современности есть два целеполагания, аналитически различимых независимо от любого возможного синтеза впечатлений: с одной стороны, пользование благами прошлого, как у тех купальщиц, для которых парк – лишь место отдыха, а с другой стороны, позиция профессионала, искусствоведа, который идет к дворцу с целью правильно и грамотно проанализировать его красоты. Именно аналитический перевод, произведенный художником, а не синтетический, на провальность которого сетовал Тынянов, и позволил понять, что главной темой оказывается не пластика, подражающая античной, а стыдливость, иначе говоря, не опыт трансцендентального созерцания, а трансцендентный опыт открытия высшего, открытия того начала благоговения и стыда, которое может быть осмыслено только теологией и философией трансцендентного. Здесь переводом оказывается перо и резец художника, но эффект тот же: открытие самих предпосылок, в которых человек может начать стыдиться и осмыслить стыд. Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы. В аналитическом подходе к переводу и интерпретации трансцендентное понимается не как результат констелляции понятий с переводимостью в качестве необходимой переменной опыта, но как источник того опыта, который обосновывает всякую константу как результат уже состоявшейся констелляции понятий, а всякую переменную – как результат непереводимости, которая и может быть описана аналитически. Также и нарратив понимается не как сумма условий, при которых моментальный или временной акт понимания становится безусловным, но как напротив, форма временности высказывания, которое может быть и не «понято», но собственные механизмы повторяемости или