Гуманитарные ведомости. Выпуск 1 (37). 2021 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (37), март 2021 г. 79 и далее продолжает: «Ты Безмолвность, Тихая Ночь, потаенная, зримо незримая за ярко-звездным хитоном. Свет ты, Слово и Речь» [6, c. 79]. Тем самым, Карсавин освобождал гностицизм от синтетических эмоциональных привычек, от эмоциональной экстатичности, пытаясь найти трансцендентное основание историчности любого экстаза, в том числе проникающего в исторически сложившийся язык поэзии. Разумеется, из вида уходит социальная программа гностической общины, в частности, важное для трактата «Пистис София» представление о «паралемптах», восприемниках благодати, начиная с Мелхиседека, которые и позволяют в конце концов обрести настоящую мудрость в том числе читателю трактата. На самом деле материя, становясь архонтом в хаосе, делится на тьму и пламя – как раз так в оригинале перед отрывком, с которого начинает Карсавин. В терминологии Карсавина это Мрак и Свет: как рабочие термины, позволяющие описывать действия Троицы, включая воплощение. Карсавин подробно говорит о внутритроической диалектике, тогда как в «Пистис Софии» отношение Бога, Света и Духа объясняют члены предполагаемой первохристианской общины: Дева Мария, Апостолы, как, Иоанн и Филипп, в своих собственных репликах. Так опять свет, различающий вещи внутри совершенства с позиций совершенства, аналитичность, а не синтетичность света, оказывается важнее всех аргументов, грозящих новым синтезом. Перевод создает позиции того различения, которые не были бы позициями изнутри готовой аргументации, которая именно в силу своей употребительности не вызывала полного доверия. Таким образом, здесь аналитическая программа победила синтетическую: общинный синтез пришлось оставить за скобками, но хотя бы было определено, в какой именно момент на этой территории высказывания появляется общинный опыт. Далее эта победа аналитической программы продолжилась как скрытый спор с А. Ф. Лосевым его ученика: как мы сказали, Лосев близко подошел к предпосылкам аналитичности, но его ученик попытался сделать шаг дальше. В. В. Бибихин в дневниковой записи от 13.1.1980 [1, c. 277] сообщает о неотправленном письме А. Ф. Лосеву, в котором он пытается возмущенно оспорить «Эллинистически-римскую эстетику» (1979), книгу, созданную как побочный том «Истории античной эстетики» и довольно саркастически освещающую, как общественные формы римского бытия, такие как кровавые цирковые игры, оказываются связаны и с теми достижениями римского гения, которые вошли в мировую культуру. Предшествующую «Эстетику Возрождения» (1978) Лосева Бибихин так не оспаривал, несмотря на ее более памфлетные обличительные интонации, но здесь он был огорчен тем, что сами порождающие механизмы культуры были объявлены нечистыми. Вероятно, этим определяется и выбор языка: письмо на латыни должно было показать, что сам Лосев укоренен в латинской культуре, которая в конце концов и наделяет всех статусами, включая статус «удивительных деяний», «несравненности» и прочее, и поэтому писать о римской эстетике как заведомо