Гуманитарные ведомости. Выпуск 4 (36). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4 (36), декабрь 2020 г. 97 При этом И. С. Шмелёв показывает не только само чудо, но и отношение человека к нему, и в этой связи можно говорить о таком мотиве, как принятие – непринятие чуда и связанные с ним мотивы благодарности за чудо и изменения жизни после чуда. Примечательно, что некоторые из рассказов, реализующих мотив чуда, автобиографичны, практически документальны. Так, например, в рассказах «У старца Варнавы» (1936 г.) и «Милость преподобного Серафима» (1934 г.) о произошедших событиях говорит не столько писатель, сколько очевидец. Рассказ «У старца Варнавы» написан за 14 лет до смерти И. С. Шмелёва, но здесь явно ощущается осмысление уже прожитой жизни, подведение некоего итога. В детстве маленькому Ване Шмелеву, воспитывавшемуся в православной семье, с ранних лет впитавшему знания о Евангелии, слышалось созвучие имён Варнава – Варавва, «чудилось святое, райское» [10, c. 366], потому что «события путались» и казалось, что «разбойник Варавва… и есть тот самый разбойник, который пожалел Господа на кресте и которому Господь сказал: «Ныне будеши со Мною в раю»» [10,c. 366]. С именем батюшки Варнавы сочеталось для ребёнка «светлое и святое. И – жуткое», потому что «батюшка Варнава всё знает … провидит » [10, c. 366]. Два «провидения» батюшки о будущем есть в рассказе: шестилетнему Ване матушка привозит от старца «крестик, крестик!» [10, c. 367]. Братьям и сёстрам его «кому образок, кому просвирку» [10, c. 368]. А ему – «крестик велел, да всё повторял» [10, c. 366]. По прошествии почти полувека размышляет об этом уже немолодой писатель: «Сбылось ли это? Сбылось. Много крестов и крестиков выпало на долю многим. И мне выпал» [10, c. 368] . Здесь чудо воспринимается символически, иносказательно, как знак, знамение будущего. Это знамение повторится в ещё одной встрече со старцем. Юный студент Шмелёв, который от наполненного верой детства, от «церкви …уже шатнулся, был если не безбожник, то никакой» [10, c. 369], собирается в свадебное путешествие на Валаам – «потянуло…к монастырям! Потянуло в детство…» [10, c. 370]. Надо «благословиться» перед дорогой – он уже «никакой» по вере, но «сохранилась связь» с любимым Горкиным, «с далёким прошлым» [10, c. 370]. И снова у старца Варнавы, и снова удивление от его знания – и настоящего, и будущего: «Эй, петербургские!» [10, c. 371] – обращение к Шмелёву с женой (как узнал , что едут они в Петербург?) «Благословите, батюшка, на путь…» [10, c. 371]. Благословил: «Превознесёшься своим талантом» [10, c. 372]. Удивление испытывает молодой Шмелёв, напечатавший к этому времени всего один рассказ: «Каким талантом… этим , писательским? Страшно подумать» [10, c. 372]. Спустя годы, став известным писателем, многое пережив, потеряв сына и Родину и вновь обретя веру, 63-летний И. С. Шмелёв резюмирует: «Батюшка Варнава благословил на путь. Дал крестик и благословил. Крестик – и страдания, и радость. Так и верю» [10, c. 372].