Гуманитарные ведомости. Выпуск 3 (35). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (35), ноябрь 2020 г. 40 своей, о телесной реальности других людей – мать, отец для него не отдельные физические предметы, а источники ощущений, запускающие в нем приятные или неприятные процессы и состояния. Отсюда – доводящие родителей до умопомрачения крики и плач маленьких детей: ребенок «думает», что тот способ, каким он дан самому себе – таким же образом он представлен и восприятию других: следовательно, та непосредственность и очевидность, с которой мои ощущения и желания даны мне – так же непосредственны и очевидны они должны быть и для других. Ребенок «мыслит» других людей включенными в его реальность и «полагает», что то, что ясно и доступно ему, является не какой-то особенностью его субъективного восприятия, а неким объективным состоянием «его мира», центр которого – он сам, периферия – окружающие его люди и предметы. То есть, грубо говоря, с этой точки зрения, состояние, которое он испытывает – не его личное, а – общее, то есть состояние всего его мира, а значит – и других людей тоже. Ребенок заходится в крике не потому, что чересчур требователен (эгоист, «вынь ему да положь»), не потому, что не может объяснить (перевести с «детского» языка на «взрослый», с языка своих ощущений на язык понятий: так думают взрослые, которые воспринимают мир уже разделенным на субъект и объект). Дело в другом: он не может понять: зачем вообще нужно что-то объяснять, разве не очевидно, что я чувствую, разве не являются испытываемые мной в данный момент чувства неким объективным (общим) состоянием, которое сказывается/распространяется на всех, связанных со мной людях? Так чего же они медлят?! Почему они ведут себя так, будто не понимают и делают не то? Другими словами: бытие ребенка исчерпывается поначалу волением, желанием, ощущением, так что он реализует и постигает себя как существующее только посредством этих актов (мир вокруг него, с этой точки зрения, также существует только в меру своего участия, свой причастности процессам его воления, желания, ощущения). Тем не менее, позиции «привилегированного наблюдателя» у него – у ребенка – нет, «его мир» является синкретичным. Так же, как сам ребенок открыт миру – так же и его мир открыт другим людям, которые принимают в нем участие. Отсюда, кстати, отсутствие стыда или стеснения: у него еще не выгорожено для себя своего частного (приватного) пространства, в которое закрыт вход Другому. Пространство его существования изначально общее: пространство мира – это мое пространство, а мое пространство – это пространство мира (поэтому совершенно бессмысленны упреки в том, что дети не соблюдают субординации ни по отношению к вещам, ни по отношению к людям: могут взять чужое без спросу, общаться с чужим как со своим; но в том-то и дело, что «свое и чужое» – это категории взрослых, в мире ребенка такого разделения нет: его мир просто есть – он есть одинаково открыто и прозрачно для всех, кого ребенок признал существующим в этом своем мире (говоря «свой мир», «мир ребенка», имеется в виду не какой-то «субъективный, воображаемый мирок» – а круг доступного ему внутримирового опыта [10], которым на данный момент исчерпывается его восприятие мира).