Гуманитарные ведомости. Выпуск 2 (34). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (34), октябрь 2020 г. 63 разумной части самого себя, которая в нем почти всю жизнь спала. Ему, по сути дела, отвечает Разум, которому, с точки зрения Толстого, и учил Христос. Христос учил Истине – вот постулат Толстого. Для Достоевского же Христос – Истина, и от всякой иной истины, которая вне Христа, он готов отречься. Достоевскому было нужно, чтобы ему, как ветхозаветному Иову, ответил Бог, а не Разум, потому что «Разум – подлец». Именно поэтому Лев Шестов ставит Достоевского в один ряд с Кьеркегором, их путь к вере, который никогда не оканчивается, очень схож: и Кьеркегора, и Достоевского «всю жизнь Бог мучил», как выражался последний. Действительно, главная мука Достоевского был Бог, вопрос о существовании Божьем. Достоевский в своих литературных произведениях проделывает религиозно-философскую работу, направленную на создание своеобразной русской теодицеи (и антроподицеи). А. Штейнберг верно подметил, что будь удел Достоевского другой, т.е. не будь у него той невыносимой муки «проклятыми вопросами», то «он не оставил бы нам того единственного в своем роде наследия, которым мы обязаны ему как художнику и мыслителю» [13, с. 276]. Однако то же самое следует сказать и о Толстом, впрочем, мука его была иного характер, для него вопрос о теодицее так остро не стоял – в центре его художественно-философских исканий была смерть, мучила его смерть. Горький в своих воспоминаниях о Толстом делится впечатлениями по этому поводу: «Иногда казалось, что старый этот колдун играет со смертью, кокетничает с ней и старается как-то обмануть ее: я тебя не боюсь, я тебя люблю, я жду тебя. А сам остренькими глазками заглядывает: а какая ты? А что за тобою, там, дальше? Совсем ты уничтожишь меня, или что-то останется жить?» [2]. В. Н. Ильин в своей книге «Миросозерцание графе Льва Николаевича Толстого» говорит следующее: «Основная тема Толстого поистине ужасна. Это смерть во всей ее наготе и во всех ее терзаниях, которые никак и никогда не могут быть подвергнуты ни смягчению, ни умалению» [4, 339]. У Достоевского был опыт смерти, а именно опыт предстояния перед смертью, когда он ожидал исполнения смертного приговора. Для этого опыта смерти (ожидания смерти) Лев Шестов придумывает миф о тысячеглазом ангеле смерти, который приходит за людьми, чтобы забрать их к себе, но иногда делает исключение для избранных, и тогда он лишь дотрагивается до них и дарит один из своих глаз, после чего такой человек получает иное зрение и видит мир иначе, как бы sub specie mortis. Однако ведь и Толстой видел смерть на бастионах осажденного Севастополя, видел он смерть и в лазарете, который сравнил с Дантовым адом. Толстой, так сосредоточенный на смерти, имел свой опыт ожидания ее, и применительно к нему с не меньшим правом можно сказать, что его оптика на мир также была sub specie mortis. И, тем не менее, даже не смотря на наличие опыта смерти и особой оптики на мир sub specie mortis, Достоевский и Толстой шли разными дорогами