Гуманитарные ведомости. Выпуск 2 (34). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (34), октябрь 2020 г. 61 совесть вполне в метафизическом духе: как высшую ступень сознания связи человека со всеобщим духовным началом... Совесть и есть сознание всеобщего духовного начала, Бога. Тем самым Толстой делает первый шаг к переходу от сознания души к сознанию того, от чего душа человека отделена – к осознанию Бога, приоткрывающемуся через «голос совести». Вторым же шагом является осознание «единой души во всех»» [7, с. 16]. Не случайно Н. А. Бердяев причисляет Толстого к людям того типа духовной жизни, которые острее всего почувствовали «невозможность дальше жить в неправде». Он пишет: «Моральный пафос очень силе в этом типе духовной жизни, но моральная проблема берется тут не на поверхности личной и общественной жизни, а в религиозной глубине» [1, с. 255]. Этот тип глубинной религиозной нравственности, и Толстой занимает здесь вершинное место. Достоевский же свой «символ веры» выразил в письме к Н. Д. Фонвизиной в 1854 году, будучи в ссылке в Омске: «Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной» [3, с. 96]. Если Достоевский, как может показаться, примыкает к христианской традиции, то Толстого уже в юности посещают мысли о создании новой прогрессивной религии, лишенной традиционных мистических характеристик: «Вчера разговор о божественном и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человече- ства, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле» [11, с. 37]. Этот отрывок датируется 1855 годом. Таким образом, можно заключить, что если к середине 50-х гг. Достоевский уже примкнул к ортодоксальному христианству, в контексте которого в дальнейшем будет развертываться все его творчество, то Толстой в 55 году лишь осознает, что ему суждено «основать новую религию». При этом сразу же видны исходные (хотя и вполне к тому времени обусловленные у обоих писателей жизненным и мыслительным опытом) установки: у Толстого это установка на «очищение» христианской веры от всего иррационального, мистического, таинственного; у Достоевского же, напротив, установка на парадоксальный, «фантастический», но с его точки зрения единственно подлинно реальный выбор между истиной и Христом. «Иррациональная и неисповедимая глубина человеческого духа, – пишет об этой достоевской установке современный исследователь русской этики В. Н. Назаров, – которая есть источник всего злого и бунтарского в человеке, в то же время – и место встречи человека с Богом, источником его приобщения к силам добра и любви» [8, 89].