Гуманитарные ведомости. Выпуск 2 (34). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (34), октябрь 2020 г. 11 избирательно относиться к тем, чья оценка и чей взгляд, порождают «собственное отношение человека к своим действиям», делает стыд гораздо более автономным переживанием, чем могло бы показаться на первый взгляд. Оба этих свойства могут быть основой для реабилитации стыда в глазах тех теоретиков, которые ставят его под сомнение в качестве идеальной санкции, и даже тех, кто сомневается в нем в качестве санкции внутренней, но не доводит свое понимание внутреннего характера санкций, до крайности (см. подробнее: [7]). В рамках второй парадигмы стыд и вина в равной мере могут быть автономными переживаниями. Специфику каждой из этих эмоций задает не связи или отсутствие связи с внешним осуждением, а фокус негативных переживаний, фокус самоосуждения деятеля. Вина сконцентрирована на последствиях нарушения моральной нормы (прежде всего на потерях пострадавших людей), а стыд на несовершенстве личности нарушителя (на том, что тот проявил себя в качестве недостойного уважения человека). В современной психологической и социологической мысли это понимание развивается по линии от фрейдистов середины XX в. через Хелен Льюис к Джун Тэнгни (см.: [11], [9], [14]). Хотя в контексте этого понимания стыда к нему нет претензий, связанных с гетерономией, он все равно остается для некоторых исследователей проблематичным в качестве моральной санкции. Некоторые психологи полагают, что он слишком разрушителен для личности и ее коммуникации с другими людьми: способствует глубокой депрессии, подавляет эмпатию, стимулирует агрессивность (см.: [14]). Тогда, конечно, было бы неразумно рассматривать в качестве моральной санкции то, что разрушает сами основания морального опыта. В защиту стыда в этом отношении можно сказать, что вина также имеет ряд недостатков и что они компенсируются некоторыми достоинствами стыда (см. подробнее: [6]). Вина связана с таким восприятием деятелем своих морально предосудительных поступков, в рамках которого те являются не результатом особенностей личности, а результатом случайных психологических сбоев. Вина, связанная с конкретным действием, причинившим вред конкретным людям, трудно экстраполируется на другие, особенно отличающиеся по своему содержанию случаи (плохо способствует формированию принципиальных линий поведения). Стыд в обоих отношениях выглядит предпочтительнее. Соответственно, даже не ставя вопрос о возможности выбора между парадигмами понимания вины и стыда или о возможности их синтезирования, мне представляется, что эмоциональными коррелятами ретроспективной моральной ответственности по праву должны считаться обе эти эмоции. Наличие способности переживать и стыд, и вину придает моральному опыту индивида гармоничность и сбалансированность. Оно позволяет ретроспективной моральной ответственности играть ту ограниченную, но при этом важную роль, о которой говорилось выше.