Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(33). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (33), июль 2020 г. 8 лучше ли ему было бы чувствовать и действовать подобно не стесненному никакими ограничениями психологическому эгоисту (не случайно Причард сравнивает своего героя с платоновским Главконом) [10, p. 7]. Моральная философия придает ответу на вопрос «Почему мне следует быть моральным?» (у Причарда действуют разные формулировки: «Почему я должен делать эти вещи?», «Должен ли я делать то, что мы обычно называем нашим долгом?» и т.д.) такой же статус, какой теория познания придает ответу на декартовской вопрос: «Можем ли мы всегда ошибаться?» Она «ищет доказательство, базирующееся на общих соображениях по поводу [природы] поступка и человеческой жизни, которое позволяет продемонстрировать, что мы должны действовать таким образом, который обычно называют моральным» [10, p. 8] Тем самым моральная философия выходит за пределы сугубо теоретической сферы и претендует на роль источника разного рода умо- и нравоперемен. Она исходит из того, что ее аргументация способна вывести действующего субъекта из «состояния, в котором он нерасположен совершать определенное действие или безразличен к его совершению» к «состоянию готовности его совершить» [10, p. 8]. Дальнейшее рассуждение Причарда тесно связано с позицией Фрэнсиса Брэдли, представленной в одном из самых ранних текстов, использующих формулировку «Почему мне следует быть моральным?» Брэдли предположил, что у нас нет возможности опираться на рассуждение, в рамках которого совершение морального поступка выступает в качестве следствия из общих посылок, и сохранять при этом специфическую моральную установку по отношению к своему поведению (быть верным тому, что «говорит нам моральное сознание»). По его мнению, вопрос «Почему?» заставляет рассматривать то, к чему он прилагается, в качестве вторичного явления – средства. Если задавать его по отношению к моральности индивида, то в средство превращается само достижение добродетели. А это, в свою очередь, препятствует тому, чтобы воспринимать добродетель в качестве добродетели. «В [моральном] сознании, – писал Брэдли, – если оно не извращено эгоизмом и не ослеплено софистикой, имеется убеждение в том, что задавать вопрос «Почему?» значит поступать просто аморально, что творить благо ради него самого – добродетельно; творить же его ради некой внешней цели или объекта, а не ради самого блага никогда не может быть добродетелью и что если человек всяким своим поступком преследует иную цель, чем поступать хорошо и правильно, то это – признак порочности» [1, c. 91]. Отвечая на вопрос «Почему следует быть моральным?», мы хотим поддержать или сформировать моральные убеждения, но фактически мы их разрушаем: «Моральность говорит, что она есть цель, которую должно желать ради нее самой, а не как средство для чего-то сверх того. Принизьте ценность моральности, и она исчезнет совсем; для того же, чтобы удержать моральность, мы должны ее любить, а не просто использовать» [1, c. 87]. Главным выражением этого порочного подхода является теория, которая утверждает, что «добродетель