Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(33). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (33), июль 2020 г. 35 93]. В этой версии сразу следует отметить два момента: 1) Ильин пишет не об одном «злодее», а о «злодеях», даже о безличной толпе; 2) В отличие от Соловьева он уже не делает вид, что рассматривает указанную ситуацию как исключение. Лишь годом ранее Ильина схожую атаку на учение Толстого о непротивлении злу насилием предпринял Анатолий Васильевич Луначарский , но в поисках оправданий для насилий, содеянных и творимых большевиками. У Ильина и Луначарского схема атаки при этом почти до мельчайших подробностей совпадает за исключением того, что к «злодеям» из аргумента «невинная жертва» Луначарский приписывает уже представителей «белых». Пытаясь как-то оправдать «красный террор», а также рассуждая о необходимости новых жертв, Луначарский вспомнил не что-то другое, а именно эпизод с ребенком из «Трех разговоров». Луначарского при этом не смутило, что к тому времени произведения Соловьева были уже запрещены к печати и изъяты из советских библиотек как «контрреволюционная и антихудожественная литература». Более того, сделало это ведомство, возглавляемое именно Луначарским (См.: [5]). В идее и тактике критики идеи непротивления злу насилием Толстого, а также в желании найти оправдание насилию Луначарский солидарен с Соловьевым и заявляет: «Владимир Соловьев спрашивал Толстого, что будешь делать, когда истязают ребенка? А мы говорим: как можно быть безучастным, если человечество поднялось на последний бой, чтобы вырвать его в числе бесчисленных миллионов и грядущих поколений из ужаса того мира неправды, который и вы, толстовцы, осуждаете? Можно ли, раз борьба закипела, путаться между ногами и говорить: перестаньте бороться, зачем бороться?» [7]. Демагогия Луначарского бросается глаза, а его дополнения к мысли Соловьева еще нагляднее вскрывают антиморальный и античеловеческий потенциал аргумента «невинная жертва» вне зависимости от его модификаций. Луначарский, как и Соловьев, без каких-либо колебаний предпринимает переход от конструируемой воображением фигуры «злодея» и «невинной жертвы» к тому, что объявляет «злодеями» огромное число действительных людей, а грядущие поколения «невинными жертвами». В рассуждениях Достоевского, Соловьева, Ильина, Луначарского, как и ряда их современников, апелляция к страданиям ребенка, девушки или иного человека – лишь спусковой крючок, оружие против абсолютности морального запрета на насилие. В их сочинениях, буклетах и выступлениях воображаемый аргумент исполнял роль инструмента в поиске оправдания существовавшего тогда массового безумия войны, а также обесчеловечивания групп людей по национальному, религиозному, социальному или классовому признаку. Достоевский использовал этот аргумент, чтобы попытаться доказать необходимость разгоравшейся войны Российской империи с Османской империей, Соловьев с целью вывести некую «моральную» санкцию прошедшей войны и воображаемых им будущих апокалиптических войн, Ильин и Луначарский, выступившие на противоположных сторонах гражданской войны,