Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(33). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (33), июль 2020 г. 33 который уже у него в руках. Семилетняя сестренка мальчика кричит и как безумная бросается вырвать его у турка. И вот Левин стоит в раздумье и колеблется: – Не знаю, что сделать. Я ничего не чувствую. Я сам народ. Непосредственного чувства к угнетению славян нет, и не может быть» [4, с. 261]. После этого в той же дневниковой записи Достоевский, обозвав турок «кровопийцами», «изолгавшейся и исподлившейся нацией», «тиранами», призвал их обезоружить, чтобы они вместо жестокостей стали «делать и продавать халаты и мыло, как наши казанские татары» [4, с. 262-263]. Таким образом, Достоевский одним из первых в российской литературе связал воображаемый аргумент о насилии в отношении «беззащитной жертвы» со свидетельствами о жестокостях отдельных представителей некоторой нации, затем на этой основе наделил уничижительными характеристиками всю эту нацию и заключил призывом применить насилие к целому народу. Спустя 20 лет после дневниковой записи Достоевского его рассуждение развил в сочинении «Три разговора» Владимир Сергеевич Соловьев, который в молодости едва сам не отправился на русско-турецкую войну. Речь идет о своего рода традиции, так как идеи Соловьева, по всей видимости, теснейшим образом связаны с рассуждением Достоевского, о чем свидетельствует контекст и детали его версии аргумента «невинная жертва». В «Трех разговорах» Князь (толстовец) спорит с Г [-н] Z, в реплики которого Соловьев вложил свои собственные мысли. Г [-н] Z, пытаясь опровергнуть Князя, предлагает попробовать вообразить ситуацию, где бы убийство было бы необходимо. На что Князь реагирует: «Ну, это уже совсем что-то непонятное… А! Впрочем, догадываюсь: вы разумеете тот знаменитый случай, когда в пустынном месте какой-нибудь отец видит разъяренного мерзавца, который бросается на его невинную (для большего эффекта прибавляют еще малолетнюю) дочь, чтобы совершить над нею гнусное злодеяние, и вот несчастный отец, не имея возможности иначе защитить ее, убивает обидчика. Тысячу раз слыхал этот аргумент» [9, с. 653]. На это Г [-н] Z отзывается: «Замечательно, однако, не то, что вы тысячу раз его слыхали, а то, что никто ни одного раза не слыхал от ваших единомышленников дельного или хоть сколько-нибудь благовидного возражения на этот простой аргумент» [9, с. 653]. После этого Князь пытается апеллировать к нереалистичности аргумента, а также, что он не годится для оправдания войны. На это Г [-н] Z ослабляет аргумент так, что «возьмем не отца, а бездетного моралиста, на глазах которого чужое и незнакомое ему слабое существо подвергается неистовому нападению дюжего злодея» [9, с. 654]. И задает вопрос: «Что же, по-вашему, этот моралист должен, скрестя руки, проповедовать в то время, как осатаневший зверь будет терзать свою жертву?» [9, с. 654]. Соловьев через своего героя Г [-н] Z тут же решил отбросить как несостоятельные упования на Бога, апеллируя к фактам злодейств в мире и ответственностью перед воображаемой «жертвой». После чего в беседу