Гуманитарные ведомости. Выпуск 4(32). Т. 2. 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4 (32), том 2, декабрь 2019 г. 62 Это внутреннее многоголосие превращается в систему двойников для главных героев в романах Достоевского. «Все лазейки мысли Ивана, все его оглядки на чужое слово и на чужое сознание, все его попытки обойти это чужое слово, все оговорки его совести… сгущаются в законченные реплики чёрта» [9, с. 336]. «Слово с оглядкой» дополняется «словом с лазейкой»: «лазейка – это оставление за собой возможности изменить последний, окончательный смысл своего слова» [9, с. 353]. Оно присуще, по Бахтину, всем исповедальным самовысказываниям героев Достоевского (образец – исповедь Ипполита). «Лазейка делает зыбкими все самоопределения героев, делает двусмысленным и неуловимым героя и для самого себя». Почти на одном этом мотиве построен весь образ Настасьи Филипповны, создавая его внутреннюю двойственность [9, с. 355]. Ещё один тип внутренне диалогизированного слова в мире Достоевского – «проникновенное слово», предвосхищающее события, угадывающее другое сознание. Князь Мышкин «боится своих мыслей о другом, своих подозрений и предположений» [9, с. 367]. Алёша в диалоге с Иваном и проникновением в его мысли: «не ты убил». Для всех героев Достоевского характерны «двойные мысли» [9, с. 375]: скрытое желание Ивана Карамазова смерти отца. Ещё одна разновидность слова у Достоевского, выделяемая Бахтиным, – стилизованное «житийное слово» – в речах Хромоножки, Макара Долгорукого и старца Зосимы. Но не примирение, а «полифония голосов борющихся и внутренне расколотых» определяет роман Достоевского [9, с. 379]. Это ведёт к тому, что авторское слово не может завершить извне героя и его слово. «В произведениях Достоевского нет окончательного, завершающего, раз и навсегда определяющего слова» [9, с. 381]. Самосознание героя можно дать только в диалоге. Достоевский – величайший мастер диалога, изображающий человека в общении, во взаимодействии с другим человеком. Обязательный момент во всех существенных диалогах Достоевского – это «глубокая существенная связь или частичное совпадение чужих слов одного героя с внутренним и тайным словом другого героя» [9, с. 387]. Перебойным сочетанием двух голосов полны речи героя Достоевского – Настасьи Филипповны, Ставрогина, Ивана Карамазова. Реальные голоса Мышкина и Рогожина переплетаются и пересекаются с голосами внутреннего диалога Настасьи Филипповны. «Повсюду – пересечение, созвучие или перебой реплик открытого диалога с репликами внутреннего диалога героев» [9, с. 404]. Вершиной мастерства Достоевского в «диалоговедении» Бахтин называет диалоги Ивана Карамазова со Смердяковым [9, с. 393-396]. Последний улавливает скрытое желание Ивана смерти отца при явном желании быть непричастным к нему. Аналогично отношение Шатова, Кириллова и Петра Верховенского к Ставрогину, каждый из которых принимает Ставрогина за учителя. Особый тип диалога – диалоги Раскольникова с Порфирием Петровичем. Цель Порфирия – заставить прорываться внутренний голос Раскольникова. Бахтин подчёркивает огромное значение «исповедального диалога» у Достоевского. Наиболее чистый образец – диалог Ставрогина с Тихоном, с которым «говорят как бы два человека» [9, с.