Гуманитарные ведомости. Выпуск 4(32). Т. 1. 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4 (32), том 1, декабрь 2019 г. 62 Итак, коль я себе свободы час приближу, Могу ли новую тем заслужить напасть? Не оскорблю тебя сей мыслию, владыко! Незлобив ты, и я отца в тебе найду ; А хоть навек умру, то бедство невелико, К тебе или к земле с отвагою иду… В осмыслении многочисленных смыслов самоубийства и его места в социуме и культуре, несомненно, представляет и определенный интерес исследование Г. Чхартишвили «Писатель и самоубийство» (2003), далеко выходящее за пределы обозначенной автором темы. По утверждению автора, на исходе XVIII столетия российское общество подверглось определенной дихотомии (разделению общества на «интеллигенцию» и «народ»), Каждая из этих общественных страт стала существовать по своим собственным законам . Российская интеллигенция, как часть российского общества, в процессе своего становления и развития взращивала в себе черты социального мессианства, веру в собственную спасительную миссию для государства Российского. Подобная миссия интеллигенции была фундирована присущей лучшим ее представителям гражданской ответственностью (озабоченностью судьбами отечества); идентификацией себя с ролью носителя общественной совести (стремлением к социальной критике), наличием чувства моральной сопричастности (способностью нравственно сопереживать «униженным и оскорбленным»). Но, чем более явными были претензии интеллигенции на мессианство, тем более ширилась пропасть между ею «спасаемым» народом. Отношения между «опекающим» и «опекаемым», вероятно, можно описать в терминах «треугольника судьбы» (Stephen Karpman, 1968): «victim – persecutor – rescuer» («жертва – преследователь – спаситель»). Но, как показала вся последующая российская история: «Жертва на самом деле не так беспомощна, как себя чувствует; Спаситель на самом деле не помогает, а Преследователь на самом деле не имеет обоснованных претензий» ( Claude M. Steiner ). «Спаситель» зачастую сам страдает от принятой им роли, поскольку считает своим долгом, крестом по жизни спасать даже тех, кто в этом не нуждается. Для внутреннего мира «спасителей» характерно перманентное чувство вины, самобичевание, обращённость на проблемы других людей в ущерб самим себе. Наличие подобной жизненной позиции привело к культивированию в среде русских интеллигентов того времени тенденции к постоянному покаянию и самобичеванию. С точки зрения суицидологии, русская интеллигенция с самого своего возникновения несла в себе определенную генетическую заданность, склонность к самоубийству. Подобный вывод Г. Чхартишвили вполне соответствует суицидологическим законам, утверждавшим, что материальная устроенность (пусть даже в виде «опрятной бедности»), сочетаясь с неким вольнодумством, стимулирует рост самоубийств.