Гуманитарные ведомости. Выпуск 3(31) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (31), октябрь 2019 г. 177 С другой стороны, Кант указывает, что без ответа на вопрос о смысле, а именно, без идеальной, сверхморальной, перспективы (заданной постулатами бытия Бога и бессмертия души), «нравственный закон совершенно лишается своей святости» [4, с. 454]. Т.е., по мысли Канта, напряжение отношения особенного и общего не снимается учением о моральном законе и категорическом императиве. Отношение индивида к общему и в границах этого учения остается главной проблемой этики Канта [1, с. 24]. И для ее разрешения оказывается необходимым постулирование идеальной (трансцендентной) перспективы. Рассуждение Канта от разломов эмпирии к постулатам бытия Бога и бессмертия души, можно, вслед за Адорно, реконструировать следующим образом: 1) мир превратился бы в ад, если бы в нем не было единства разума с теми инстинктами, которые этот разум подавляет, 2) в аду, т.е. в коренным образом поврежденном мире, моральный закон был бы неисполним [1, с. 4]. Идеальная перспектива достижения высшего блага выступает, таким образом, необходимым условием возможности морального опыта. Кантовское учение о постулатах еще раз свидетельствует: без перспективы, хотя бы и эфемерной, согласование общего и особенного не может быть осуществлено. Таким образом, проблема рассогласования общего и частного в современной культуре может быть конкретизирована как проблема утраты перспективы. Каковы истоки этой утраты? Серьезная проблема кантовского рассуждения заключается в искусственном характере постулатов: идеальный (истинный) мир Канта не есть, но только допущен быть для решения конкретной задачи. Иными словами, идеал универсальной целокупности не может быть помыслен теоретическим разумом (см. антиномии чистого разума), и, как следствие, необходимое условие морального опыта обеспечивается путем проблематичного расширения разума. Кант парадоксальным образом заключает от необходимости содействовать высшему благу к его возможности: «мы должны содействовать высшему благу (которое поэтому [ курсив наш – А. С. ] должно быть возможным») [4, с. 457]). Единственным основанием подобного заключения выступает оптимистическая презумпция «превосходного устроения мира» (Кант), характерная для буржуазной эпохи XVIII – начала XIX вв. (см. выше). «Все к лучшему в лучшем из миров» – этот оптимизм звучит в «Оде к радости», в учении о снятии противоречий, в строках о Фаусте, который «рвется в бой, и любит брать преграды и видит цель, манящую вдали», в лозунгах Великой французской революции, в духе истории и прогресса, и, наконец, в кантовских постулатах. Кант, замечает Адорно, вовсе не допускает возможность абсурдного, а именно ситуации, при которой устремленность к высшему благу есть, а возможности его достижения, даже в трансцендентной перспективе, нет. Социальный оптимизм не проговаривается Кантом, но предполагается кантовским рассуждением: он – «несказанное, проявляющееся через сказанное».