Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(30) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (30), июнь 2019 г. 74 моральных отношений), задачей которого является выявление и соотнесение сильных и слабых сторон морали как нормативно-регулятивной системы, а также объективная оценка ее социальной востребованности и перспектив. Таким образом, неоднородность «образов» морали служит своего рода матрицей этического мышления, способной структурировать его архитектонику и задать возможные сценарии развития [см. об этом, напр.: 6, с. 5-71]. Именно здесь кроется один их главных парадоксов отношения этического знания к своему предмету. Научная теория, каковой исходно декларирует себя этика, призвана дифференцировать и определить свой предмет, дав адекватное объяснение его природы и сущности. Между тем этика в качестве теории морали не только обнаруживает опосредованную зависимость характера истолкования и оценки собственного предмета от доминирующих в сознании общества и его институтов тенденций восприятия нравственных ценностей и императивов, но и принимает самое активное участие в формулировании, кодификации и репрезентации последних [см.: 3, с. 21-28]. Ввиду этого очевидного в историко-философской ретроспективе обстоятельства, этика вряд ли может быть в полной мере квалифицирована как научная дисциплина, методологически и функционально независимая от нравственной философии. Причем, формально занимая общую предметную область – пространство морального сознания, морального действия и моральных отношений – они, по сути, воспроизводят в своей фактической демаркации данного пространства традиционную коллизию двойственности предмета этического рассуждения. Как известно, вопрос о том, с чем же имеет дело человек, мыслящий о морали, имеет два равно приемлемых по смыслу и, одновременно, логически альтернативных варианта ответа: с особенностями регламентации общественного или индивидуального поведения людей. Эта альтернатива основывается на том, что, в отличие от объективированности поступка в социальном контексте, где он фиксируется, анализируется и оценивается «извне», со стороны «другого» (партнера, оппонента или нейтрального наблюдателя), т.е. объективно (эмпирически) отделенной и ментально дистанцированной от агента действия инстанцией, как уже состоявшийся в определенной пространственно-временной нише акт (в форме действия или отказа от него), персонификация поступка с необходимостью предполагает взгляд на него «изнутри», с точки зрения самого «поступающего» субъекта, принимающего на себя все риски и всю полноту ответственности за сделанный выбор. А поскольку подобный внутренний диалог с самим собой по поводу всех возможных «за» и «против» совершаемого шага и его последствий ни темпорально, ни экзистенциально не ограничен, то и поступок в его личностном измерении носит принципиально незавершенный, длящийся характер. В итоге, как тонко замечает в своем докладе А. А. Гусейнов, размежевание этики (теории морали) и философии морали оказывается результатом выбора угла зрения, под которым мы рассматриваем поступок,