Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(30) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (30), июнь 2019 г. 24 исключительной власти самого индивида как разумного существа. Это, конечно, может быть трудно, порой неимоверно трудно, до такой степени, что приходится отрубать себе палец (как сделал отец Сергий в одноименной повести Толстого) но, тем не менее, возможно. Что касается сделанного Иисусом дополнения – не только блокировать желания, но и преодолеть, устранить их в качестве желаний, то оно, если и не реалистично в том смысле, что превышает возможности физической природы человека (как в случае того же отца Сергия), то оно, тем не менее, реалистично в качестве идеала. Иисус, выявляя антиэгоистичский дух моисеевых законов, дополнил их своим учением любви: «потому узнают, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:33). Любовь, как ее понимает Христос, это нечто совершенно особое, во всяком случае, иное, чем любовь в ее античном варианте. По Платону любовь – это стремление к прекрасному, постепенное возвышение и обогащение души, которое ведет к вечному обладанию благом. Согласно Иисусу любовь сама есть нечто прекрасное и состоит она в том, что индивид ставит себя на службу другим. Любовь не просто смиренна, деятельна, бескорыстна, она в первую очередь самоотверженна. В наиболее прямой и чистой форме она обнаруживается как любовь к врагам: «Любите врагов ваших, благотворите ненавидящих вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас» (Лк. 66:27). Отождествление морали с любовью, понятой как усмотрение зла в себе и непротивление злу в других, как прощение врагов, закрепилось в отдельных индивидуальных и коллективных опытах, которые имели и имеют маргинальный характер, таковыми остаются и современные опыты ненасилия, основная же линия развития и морали и этики и истории пошли не по Иисусу, что, кончно, вовсе не означает ни того, что он не прав, ни того, что он еще не будет востребован. Это – другой вопрос, в контексте же нашего рассуждения следует отметить, что своим учением непротивления злу Иисус фактически вышел за рамки понимания морали как совокупности внешних норм и наметил другую линию в этике. Судьба этой линии (заметим, отвлекаясь в сторону), оказалась превратной. Ее приняли на словах и игнорируют на деле. Ей больше соответствовали добродетельные индивиды языческой эпохи (ведь говорил же Сократ, что лучше страдать от несправедливости, чем совершить ее) и те последователи (самый яркий пример – Лев Толстой), которые всерьез восприняли Иисуса из Назарета как зачинателя новой морали, но вовсе не считали его сыном Бога, чем иерархи церкви его имени. И когда философ говорит, что современное общество погибло бы, если бы последовало моральным заветам Евангелий [Комм. 8], то он просто констатирует реальное положение дел. Это расхождение, обусловленное неумолимым, да и, в целом, надо признать, не очень-то и умоляемым ходом исторического развития, имело в качестве одного из своих (разумеется, не решающих) моментов, также превратности в развитии этических размышлений.