Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(30) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (30), июнь 2019 г. 15 раскрывает строй души, который является оптимальным с точки зрения того, что может сделать сам индивид для достижения своего счастья. Этот строй состоит в господстве разума над аффектами, переходящем в привычный склад, обладании серединой в страстях и поступках, добровольно-намеренном характере принятия решений, следовании верному суждению, что в совокупности и составляет нравственную добродетельность индивида. В соответствии с различием природных страстей и общественных мотивов формируются конкретные разновидности нравственных добродетелей. Аристотель говорит о добродетелях, что «чем они порождаются, в том и сами деятельны» [Комм. 3]. Они представляют собой форму практики, складываются в процессе совершения соответствующих поступков и обнаруживают себя в них, они не даны до поступков и вне нравственных поступков, точно также как и нравственные поступки не существуют вне нравственных добродетелей. Эта взаимная ссылка нравственных добродетелей и нравственных поступков, их завязанность друг на друга составляет характерную и самую замечательную особенность этики Аристотеля. Их единство является настолько полным, что Аристотель в итоге только и может определить их друг через друга: нравственный поступок есть поступок нравственного индивида, точно так же, как нравственный индивид есть индивид, совершающий нравственные поступки. Так, мужество как преодоление страха смерти во имя прекрасной цели нельзя идентифицировать иначе как способ действия мужественного человека. Ведь преодолеть страх смерти и вести себя внешне неотличимо от мужества можно и по многим другим причинам: из-за желания получить в последующем награды и избежать порицаний, в силу опытности, в силу самонадеянности, в силу ярости, из-за неведения опасности; все это (одно больше, другое меньше) похоже на мужество, но мужеством не является, так как здесь мотивом является не само мужество. Подлинно мужествен только тот, кто обнаруживает мужество по той причине, что быть мужественным – это прекрасно само по себе, кто мужествен ради мужества («для мужественного мужество прекрасно» [Комм. 4]). Мужество как нравственная добродетель непосредственно (прямо, без посредствующих звеньев, без рассуждений, взвешивания мотивов и т.п.) переходят в мужественное поведение и «вот потому, – говорит Аристотель, – и считается, что более мужествен тот, кому присущи бесстрашие и невозмутимость при внезапних опасностях, а не предвиденных заранее» [Комм. 5]. В моральном поступке существенна не общая родовая характеристика, касающаяся его содержания, а частный, единичный момент, фиксирующий отнесенность к конкретному индивиду. Отсюда – его замкнутость на совершившего его добродетельного индивида. Поступок характеризует последнюю данность бытия индивида, его персональную причастность бытию. Он поэтому не поддается обобщению, а схватывается, как пишет Аристотель, особым чувством, подобным тому, благодаря которому мы чувствуем в математике, что треугольник есть последнее ограничение плоскости ломаной линией. Еще он может быть схвачен умом, предназначенным именно для