Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(29) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (29), март 2019 г. 62 Другие сторонники моральной удачи пытаются связать ее с эстетической притягательностью различных проявлений хрупкости и уязвимости человеческой жизни, или вернее – с красотой человеческой жизни, немыслимой без ее хрупкости и уязвимости. Отрыв морали от полноты человеческого существования, превращение ее в неуязвимый для случайности бастион могут лишить нашу жизнь ей гармонии и очарования. А если моральное совершенствование, устраняющее хрупкость и уязвимость всякого стремления к благу, превратится в исключительный фокус мыслей и переживаний деятеля, то тот и вовсе перестанет быть человеком в каком-то самом глубоком и содержательном смысле этого слова (артикуляцию этой позиции см.: [29]). Этот аргумент созвучен более или менее отчетливым эстетическим переживаниям значительного количества людей. Но стоящая за ним имплицитная антропология вряд ли является общезначимой. Да и сама по себе апелляция к красоте при решении этических споров всегда находится под подозрением. На мой взгляд, главный аргумент в пользу признания моральной удачи и против толстовского образа нравственного совершенства находится в сфере самой морали и не связан с обсуждением вопросов об укорененности тех или иных способов моральной оценки в общераспространенном нравственном опыте. Он отталкивается от такого свойства морали как приоритет реализованной ценности над мотивом. Как замечает Апресян, «мораль проявляется в действиях, отношениях, имеющих определенное значение для людей и социума. В моральном плане действия человека имеют смысл даже тогда, когда они реально не выстраиваются им в соответствии с ценностями и требованиями, иными словами, когда моральная субъективация поведения минимальна, а то и отсутствует вообще… Моральное значение действий, субъективно морально не мотивированных, обусловлено тем, что они сами по себе ведут к результатам, так или иначе отвечающим моральным ценностям». Конечно, он добавляет, что «субъектный аспект действия, т.е. его осознанность, и индивидуальная ответственность личности, чрезвычайно важны для установления степени моральности действия, моральной зрелости совершающего его человека» [2, с. 106]. Но это не устраняет установленного им ранее приоритета – «степень моральности действия», а с ней и моральная самооценка, не могут иметь преимущественного положения по отношению к позитивному в нравственном смысле результату. Если мораль ориентирована на благо другого человека, то в центре внимания морального деятеля должно находиться именно это благо, а не собственная нравственная чистота. Нравственные запреты служат для того, чтобы защитить другого человека от вредящих действий, и значимость защиты выше значимости самого исполнения запрета. Конечно, у нас нет никаких оснований ставить под вопрос само-пожертвование ради исполнения запрета, но имеются существенные основания сомневаться в оправданности принесения в жертву благополучия кого-то другого , того человека, который силой обстоятельств оказался зависим от наших действий. Эта линия критики