Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(29) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (29), март 2019 г. 60 характеристика позволяет на основе морального размышления сделать вывод, что выбор любого из таких действий должен быть исключен из обсуждения и из поведения» [24, p. 2-3]. Ну, и, наконец, в-четвертых. Так как позитивные предписания, связанные с помощью другому человеку и заботой о нем, невозможно полностью устранить из морали, то они должны быть поставлены в определенный контекст. Прежде всего, их реализация должна быть признана обязательной и допустимой только при полном и безоговорочном исполнении запретов (например, нельзя помогать одному человеку, обманывая другого или применяя к нему насилие). Кроме того, они должны исполняться исключительно в рамках непосредственной межличностной коммуникации, поскольку институциональные способы поддержки другого человека оказываются а) неочевидны по результатам, б) чреваты нарушением запретов. Связь стремления к моральной самодостаточности с социально-политическим эскапизмом очень ярко обозначил А. Швейцер в своем знаменитом афоризме: «Сознавшая себя воля понимает, что она может надеяться только на себя. Общество – это ненадежная и к тому же слепая лошадь, которая не знает, куда она везет. И горе кучеру, если он заснет!» [22, c. 325] (хорошей параллелью служит лапидарное высказывание Зигмунта Баумана: «общество поддерживает моральное Я как веревка повешенного») [23, с. 122] (см. подробнее: [12, с. 87- 131]). Таким образом, идеал жертвенного индивидуального служения конкретным другим людям оказывается органичным дополнением к предельно определенным требованиям запретов. Для любого, кто знаком с нравственным учением Толстого, совершенно очевидно, что он всеми силами стремится устранить влияние случайности на моральную жизнь и дать моральному субъекту гарантии успешности, если, конечно, тот найдет в себе достаточно решимости следовать нравственному разуму. Ярче всего и мотивация, и сам процесс построения оптимальной нормативной программы выражаются в сравнительном описании Толстым христианского и языческого (или общественного) жизнепониманий. Христианское жизнепонимание Толстой характеризует следующим образом: «Стоит только человеку поставить себе вместо ложной внешней общественной цели эту одну истинную, несомненную и достижимую внутреннюю цель жизни, чтобы мгновенно распались все те цепи, которыми он, казалось, был так неразрывно скован, и он почувствовал бы себя совершенно свободным.. Христианин… считает жизнь человеческую более обеспеченною законом любви, который он исповедует, чем законом, поддерживаемым насилием» [20, с. 318]. Несомненность и достижимость цели христианина определяются у Толстого несколькими обстоятельствами. И все они довольно точно соответствуют описанным выше шагам формирования системы норм, позволяющей достигать самодостаточности в нравственно сфере. Толстой настаивает на принятии строгого и всепроникающего антиконсеквенциализма. «Высший закон жизни людей», предлагаемый Христианством, позволяет не