Гуманитарные ведомости. Вып 4 (28) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4 (28), декабрь 2018 г. 61 возможным любое конституирование дискурса, игнорирование любого опыта дискурсивного простраивания и собственную определенность субъекта в дискурсе. У Власти появляется конкурент – человек, субъект, потенциально способный осуществить трансгрессию как жест, указывающий на предел дискурса Власти. Ситуация развивается в духе буржуазности. Очевидно, Дискурс меняется – и эти изменения связаны не только с вмешательством Власти и ее квазидискурсами, но с переменами внутреннего пространства Дискурса. Смерть Бога лишает Дискурс единственного и постоянного автора, дискурсы лишаются пространства, определяемого христианским двоемирием: понятие автора становится социальным, а не сакральным. Автор не умирает, он обращается в функцию. Так, перейдя от безусловной предпосылки Смерти Бога к созданию дискурса, автор, субъект, человек, лишенный координат христианского двоемирия, начинает выстраивать собственное пространство Дискурса. Но ни одно пространство не отграничено от иных социальных пространств, соприкасается с ними: «Функция «автор» характерна для способа существования, обращения и функционирования вполне определенных дискурсов внутри того или иного общества» [5, с. 22]. Такая проницаемость функции «автор» делает дискурс после смерти Бога уязвимым и доступным для влияния Власти, опосредованное авторством, это влияние трудно определить, отрефлексировать, а значит, ускользание становится все более проблематичным. Фуко пишет об этой уязвимости автора перед лицом социальных практик, что функция автор не образована спонтанно или произвольно. Эта функция отныне результат сложной операции, конструирующей разумное существо – автора. Несмотря на то, что наш интеллектуальный нарциссизм пытается наделить автора статусом реальности, утвердить в нем инстанцию творческой силы, по сути, «то, что в индивиде обозначается как автор (или то, что делает некоего индивида автором), есть не более чем проекция» [5, с. 25-26]. Такое конструирование неизбежно, так как в Боге автору отказано, он вверяется некоторой социальной обезличенной инстанции, камлающей над его Дискурсом и осуществляющей перенос в его текст своего коллективного Эго. На смену герменевтике приходит комментарий – субъекта не конституирует более опыт библейского предания. Опыт конституирования субъекта становится полиморфным. Власть, заявив о режиме собственности на текст, издав законы об авторском праве, предопределила конституирование автора бесконечно множимыми текстами, непрерывно подвергающимися аналитическому комментированию от лица Власти, но «предпринимая внутренний и архитектонический анализ произведения (безразлично, идет ли речь о литературном тексте, о философской системе или о научном труде), вынося за скобки биографические или психологические отнесения, уже поставили под вопрос абсолютный характер и основополагающую роль субъекта» [5, с. 39-40].