Гуманитарные ведомости. Вып 3 (27) 2018. Т. 2.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 2, октябрь 2018 г. 18 Он не мог надеяться на смысл жизни, он хотел знать смысл жизни. Для него, как и для Федорова не существовало тайны как реальности, пускай и метафизической, но реальности. Смерть и смысл жизни в их практической, то есть этической связанности волновали обоих мыслителей, но не тайна смерти и не тайна смысла жизни. Хорошее подтверждение корневому панморализму Толстого находим в книге М. Алданова «Загадка Толстого», которую он начинает с известных слов Канта: ««две вещи наполняют мой дух вечно новым и все большим благоговением: звездное небо надо мной, нравственный закон во мне». Эта знаменитая формула, выражающая идею совершенного, гармонического человека, может быть разделена, как в теории, так и в жизни: откиньте ее второй член, оставьте одно «звездное небо», она вплотную приблизится к учению язычника Гёте… Напротив, для Толстого-мыслителя существует только «нравственный закон». То «das ewig Eine», которому всю жизнь «удивлялся» Гёте, «звездное небо» Канта – в толстовстве не находят места [1, с. 25-26]. Также оно не находит места и у Федорова, очень близкого по духу Толстому русского философа-моралиста и следовавших за ними многих русских философов, которые внешне находились в идейной оппозиции к Федорову и Толстому, но внутренне духовно были им очень близки. Итак, корни русского анархизма и нигилизма, а также панморализма и супраморализма в сильнейшем переживании ужаса и неправды смерти. Русская экзистенция рождается в стихии чистой смерти, чистого ужаса смерти, который испытывает уже Гоголь и Достоевский. Затем она приобретает вид философской формулы: этика contra метафизика ; изначальный импульс ужаса, который затем претворяется у одного в «духовное рождение» (Толстой), у другого – в «общее дело» (Федоров). Но здесь пути русской философии расходятся; толстовцы и федоровцы идут своим путем этики, а Чехов и Платонов выбирают путь метафизики. Чтобы однажды вновь встретиться. Таким образом, можно сделать вывод о том, что мысль Толстого анархична, но только в том глубинном смысле этого слова, в каком анархичны философия, религия и нравственность, иными словами духовность. Подлинная духовность в том, чтобы давать жизнь духу как творчеству нового, которое всегда встречает на своем пути закостенелые, рутинные и отжившие формы социальной жизни, и здесь истоки революционных практик, которые стремятся политическими мерами исправить социальную несправедливость. К бытийным реформаторам такого уровня принадлежал и Толстой. Литература 1. Алданов М. Загадка Толстого // Сочинения. В 6 кн. Кн. 6. Ульмская ночь. Литературные статьи. М.: Новости, 1996. С. 9-141. 2. Алданов М. О Толстом // Сочинения. В 6 кн. Кн. 6. Ульмская ночь. Литературные статьи. М.: Новости, 1996. С. 468-478.