Гуманитарные ведомости, выпуск 3 (27) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 1, октябрь 2018 г. 82 Аристократизм анархичен сам по себе – ставит себя самого в центр мира, берет ответственность за него помимо каких-либо социальных опосредствований, напрямую. Аристократ не принадлежит ни государству, ни нации, но лишь сам себе, и Толстой становится «надкультурным и наднациональным образцом» (Пятигорский). Противостояние аристократизма и государства описано Н. А. Бердяевым так: « каста есть абсолютная победа общества над государством. Аристократия есть каста, и она с трудом приспособляется к организации государства, в известном смысле она антигосударственна. Государственный абсолютизм вырастал в борьбе с феодализмом, с аристократией и её привилегированными свободами. Можно было бы даже сказать, что свобода аристократична, а не демократична» [2, с. 106]. Исторический аристократ является источником и основанием справедливости в своих владениях, аристократизм же как способ бытия означает задание субъектом ценностного содержания мира: вот и «мировая справедливость была тогда помещена в Толстого» (Пятигорский). Аристократичен принципиальный дилетантизм Толстого (он везде начинает с нуля) – он не приемлет профессионализм с узостью и зашоренностью в традиции и ритуалы любой профессиональной деятельности. Ключевое для аристократизма есть полагание себя началом мира, которое означает тождество с ним: это и есть бытие морального субъекта, ответственного за мир как за свой, бытие вне пространства или времени или, что то же самое, бытие в вечности и во всем пространстве и времени. «Есть Нѣчто непреходящее, неизмѣняющееся, короче: непространственное, невременное и не частичное, a цѣльное. Я знаю, что оно есть, сознаю себя въ немъ, но вижу себя ограниченнымъ тѣломъ въ пространствѣ и движеніемъ во времени. Мнѣ представляется, что были за 1000 вѣковъ мои предк[и] люди и до нихъ ихъ предки животныя и предки животныхъ – все это было и будетъ въ безконечномъ времени. Представляется тоже, что я моимъ тѣломъ занима[ю] одно опредѣленное мѣсто среди безконечнаго пространства и сознаю не только то, что все это было и будетъ, но что все это и въ безконечномъ пространствѣ и въ безконечномъ времени вс[е] это я же. Въ этомъ кажущееся сначала страннымъ, но въ сущности самое простое пониман[iе] человѣкомъ своей жизни: Я есмь проявленіе Всего въ пространствѣ [и] во времени. Все, что есть, все это – я же, только ограниченное пространствомъ и временемъ» [12, т. 56, с. 42] – это он пишет в дневнике 1907 года. Именно «непространственное, невременное и не частичное, a цельное» или развернутое в пространстве и времени бытие, но в таком пространстве, которое очерчено вечно отодвигающимся горизонтом «своего», и в таком родовом времени, которое задает само прошлое и будущее и дано в полноте настоящего того, кто тождественен своему роду, в ком этот род и есть реальность - это и есть то бытие в мире, которое составляет сущность аристократизма. Здесь мы, кажется, находим высказывание, схватывающее сердцевину аристократической ментальности, сущность аристократизма во всех его возможных проявлениях - «Все, что есть, все это — я же». Вот и Пьер перед