Гуманитарные ведомости, выпуск 3 (27) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 1, октябрь 2018 г. 80 мир. Аристократизм Толстого есть предмет не его собственного рассуждения или рефлексии и обнаруживается он не им самим, а философом, мыслящим о нем. Для самого Толстого назвать себя аристократом подобно называнию себя Толстым. Он впоследствии, после духовного поворота, может назвать себя «потомком людей, принадлежащим к кругу людей угнетателей, тиранов» [12, т. 65, с. 41] – и это тоже будет жестом «я – аристократ», и одновременно социальной критикой порожденного мира и самого себя. И в этом, пожалуй, он будет более последователен, чем его Левин, считающий «аристократом себя и людей, подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум — это другое дело), и которые никогда ни пред кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед. И я знаю много таких. … Мы аристократы, а не те, которые могут существовать только подачками от сильных мира сего и кого купить можно за двугривенный» [12, т. 18, с. 181-182]. Впрочем, и сам Толстой в дневнике 28 октября 1900 года пишет, что «есть аристократия не ума, но нравственности. Такие аристократы те, для которых нравственные требования составляют мотив поступков» [12, т. 54, с. 52]. Тут, пожалуй, Толстой, связывающий принадлежность аристократии с нравственными достоинствами и образованием, скорее удовлетворяет свое желание раскритиковать эту социальную среду, это социальную группу – не более того, так как вряд ли будет так говорить о своих собственных нравственных достоинствах и образовании. В 1890-м году он свидетельствует о себе в письме старшему сыну уже совершенно иначе и вполне определенно: «что мы, потомки людей и принадлежащие к кругу людей угнетателей, тиранов, хотим, не изменив своего пополнения, не признавая его преступность, сразу найти такое занятие, пользой которого мы бы выкупили все прошедшие и настоящие грехи. Надо раз навсегда признать свое положение, и это не трудно» [12, т. 65, с. 41]. Толстой обрушивается на аристократов, но, пожалуй, не на аристократизм как некий идеал и особый способ бытия в мире, отношения с миром и с собой (если он критикует его, то в той степени, в какой он критикует и разоблачает сам себя) – а это и есть именно тот аристократизм, о котором идет речь в нашем случае. Итак, речь далее пойдет об аристократизме как способе бытия, который, если и находит выражение в текстах Толстого, то не называется им аристократизмом: это и есть тот аристократизм, который не знает и не называет сам себя, не объясняет и не определяет. Такой аристократизм Толстого существует на уровне содержания его учения в целом и, наиболее очевидно, проявляется, обнаруживается в виде множества высказываний, коробящих мещанское сознание. И весь образ Толстого, и его отдельные высказывания и идеи, и учение в целом – все-все его вызывает в мещанине неприятие и боязнь, доходящие до ненависти (если вспомнить опять это описание из «Севастопольских рассказов»), коробит обыденное сознание, разрушает устойчивые представления. Достаточно вспомнить высказывания Толстого о государстве, патриотизме, религии, образовании, университетах…