Гуманитарные ведомости, выпуск 3 (27) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 1, октябрь 2018 г. 130 уход в сферу теологических спекуляций. Только став на этот путь человек в состоянии обрести вожделенное бессмертие, полагает Толстой: «Если есть бессмертие, то оно только в безличности» [14, с. 114]. Таким неоднозначным с точки зрения логики, но неотразимым с позиций психологии способом аргументирования мыслитель придает своему имперсоналистическому манифесту особую остроту и значительность. По сути, Толстой отвергает любой индивидуализм не в качестве дефекта нравственного сознания или аномалии социального поведения, а по причине его исходной онтологической несостоятельности, в силу чего в качестве антитезы «личности» как дискретному «Я» мыслитель выдвигает не ограниченную условность социальной солидарности и коллективизма (подробнее об этом см.: [1]), какие бы формы они не принимали, а предельно всеобщую метафизическую категорию «Всего», за которой стоит интерпретируемая в пантеистическом ключе идея Бога как квинтэссенция абсолютной универсальности бытия. «Этим словом [индивидуализм], – пишет Толстой, – на интеллигентном жаргоне называется жизнь личности. И им кажется, что они открыли что-то новое, когда пришли к тому, что «индивидуализм» нехорошо, а хорошо социализм, коммуна, народ… Им и в голову не приходит то, что в противоположении личности, отделенного «я» от Всего и сознании этого Всего (Бога) вместе с «я», что в этом вся суть и тайна жизни, тысячи лет тому назад сознанная людьми, но только с той разницей, что они противуполагают личность какому-нибудь собранию людей, а в действительности она противуполагается Всему, т.е. Богу и всему человечеству, всему живущему, всему» [14, с. 401]. В результате подобных рассуждений Толстой решительно переходит от традиционной констатации ограниченного присутствия в человеке высшего божественного начала в виде души к утверждению о том, что «душа не есть что-то … божественное, а есть сам Бог» как «само в себе без ограничения то духовное начало, которое я сознаю своим «я» и которое признаю во всем живом» [14, с. 492, 486]. Таким образом, Толстой делает окончательный в своем логическом и антропологическом максимализме вывод из предложенного ренессансным пантеизмом определения человека, согласно которому «человек есть Бог, но не абсолютным образом» (Николай Кузанский), т.е. «малый Бог» или «подобие Божества» (Якоб Беме). Толстой снимает с этого тождества всякие ограничения, однозначно утверждая, что человек – это не «второй» Бог или уменьшенная копия Божества для индивидуального пользования, а соразмерное масштабности Всего воплощение универсальной духовной безграничности и Всеединства. Следовательно, «Бога, как личность, мы не можем знать», и, дабы обнаружить в себе Бога, т.е. установить, что «Он и я одно и то же» [14, с. 50, 494], должны упразднить свою «отдельную личность», неповторимой индивидуальностью которой так привыкли дорожить. «Совсем отречься от себя – значит сделаться Богом» [13, с. 380], – заключает Толстой. Исходя из этого, становится понятным, почему человек в своей подлинной качественности конституируется Толстым как сверхиндивидуальное