Гуманитарные ведомости, выпуск 1 (25) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого №1 (25), апрель 2018 г. 13 человек реализует органическую необходимость творчества «другой», жизни, возможность волепроявления, самореализации. Именно театр дает право человеку переживать минуты священного бунта моего «я», бросить творческий вызов Небу, окружающим, самому себе. Сам же автор теории выступает в собирательном образе «неисправимого анархиста», которому ненавистно все, что, как он говрит, «не дело моих рук, моей воли, не дело моего творческого вызова», – самое важное – стать другим и делать другое, творить свободно другую жизнь, быть может даже наперекор тому, что называется хорошим вкусом, творить, чтобы противопоставить мой мир навязанному мне» [4, с. 45- 46], комментирует он. С этой целью, по убеждению Евреинова, творится произведение искусства. И в этом смысле театральное действо есть не что иное, как вознесение моего смеющегося «я» над скукой обязательности «небесной» красоты, это уже представление, уже театр, когда человек получает наслаждение от произвольного преображения, пусть даже не подпадающего под критерии «эстетического» [4]. То есть здесь, на наш взгляд, сравниваются два пласта человеческого творчества, разновидности наслаждения. С одной стороны, произведение искусства, цель которого – эстетическое наслаждение, а с другой стороны, произведение театральности – творчество, дающее великую радость от преображения в акте драматического «действа ради действа». Самая яркая убедительность театральности – в пафосе преображения. При этом вырисовывается как бы два мира: один из которых – «мой мир» противопоставлен другому – «навязанному мне миру», причем оба этих мира человек свободен творить в зависимости от поставленных целей. А кульминаций театрального чувства, выступающей сущностной характеристикой человека, является безудержное, присущее человеческой натуре стремление к тотальному инсценированию, желание сыграть буквально все «аккорды жизни», вплоть до события смерти. Образно говоря, человек словно находится в полях притяжения тотальной театральности, трактовка которой, вмещая в себя игру, ритуал, зрелище и главное – саму жизнь, не укладывается «в прокрустово ложе» собственно сценического искусства, тем самым «предельно расширив любые представления о том, что такое «театр» [2, с. 1]. Разумеется, перед нами новационные теоретические взгляды относительно подвижности, относительности границ театра, которые нашли свое практическое подтверждение в театральной эстетика и режиссерской методологии XX века» [2]. Как пишет Т. С. Джурова, «Идея преображения театром души человека, воспринятая из воззрений теургов и легшая в основу концепции театральности, определяла сущность и цель «теоретического» театра Евреинова на всех этапах его развития. И далее: «Театральное преображение мыслилось им как реальный, всесокрушительный процесс, перестраивающий не только психику, но и судьбу человека-актера, человека-зрителя Начав с толкования театральности как преображения по законам красоты («Апология театральности»), развив ее в свободное волевое устремление человека-творца, преображающегося и преображающего мир по собственной прихоти и усмотрению («Театр как таковой», «Театр для себя»),