Гуманитарные Ведомости Выпуск 1 (21) 2017.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (21), март 2017 г. 18 любви получает свое окончательное оправдание в духовном опыте личности, возвысившейся до уровня подлинной, «разумной» веры. В той мере, в какой естественно обретение самой веры, естественно, по мысли Толстого, и стяжание благодати. Однако, обращение к духовному опыту непротивления Толстого убеждает в том, что и обретение веры, и следование заповедям непротивления и любви к врагам, и обретение блага любви, взятые во всей их жизненной цельности, превращаются в некое таинство, наполняются если не сверхъестественным, то сверхрациональным смыслом. Толстовское учение о любви как единстве закона и благодати, «эроса» и «агапе» определяет, в конечном счете, и понимание нравственного смысла любви. В русской религиозной философии XIX в. четко обозначились две линии в развитии философии любви, искании ее смысла: одна, идущая от Вл. Соловьева, другая – от П. А. Флоренского. Первое направление возрождало и развивало античную, платоновскую концепцию любви-эроса; второе – христианское понимание любви-агапе. Противостояние этих двух направлений вылилось в острую полемику. Можно вспомнить, например, критику С. Н. Булгаковым платонической, софийной традиции любви, идеологии «третьего пола», представленной в учениях B. C. Соловьева и Н. А. Бердяева» [22, с. 263]. «Было бы логичным предположить, – считает один из современных исследователей философии любви в России, – что оба эти направления должны были как-то сойтись друг с другом, создать какой-то новый философский синтез. Но этого не происходит. Только в последних работах Н. Бердяева мы находим попытку к этому синтезу, желание соединить любовь-эрос с любовью- состраданием». «Если любовь-эрос не соединяется с любовью-жалостью, то результаты ее бывают истребительные и мучительные. В Эросе самом по себе есть жестокость, он должен смиряться. Эрос должен соединяться с агапе» [23, с. 87]. Однако у Бердяева и других представителей русской религиозной мысли этот синтез хотя и наметился, но на самом деле не осуществился. Он остался в форме предвидения, "предощущения» [24, с. 17]. На наш взгляд, толстовская концепция любви и дает как раз такой синтез античного «эроса» и христианской «агапе». Комментарии 1. Обзор основных точек зрения на природу христианской любви в патриотической традиции см. в кн.: Зарин С. М. Аскетизм по православно- христианскому учению. М., 1996. С. 370-380, 399-403. 2. Неизвестный Толстой: В архивах России и США. М., 1994. С. 160. Заметим, что такого рода понимание метафизики сформировалось у Толстого еще в самом начале его религиозно-философского творчества. Ср. в Исповеди: "Что такое я? Часть бесконечного. Ведь уже в этих двух словах лежит вся задача" (Полн. собр. соч. Т. 23. С. 34). 3. Критический анализ ричлианства с позиций православного богословия см. в кн.: Керенский В. А. Школа ричлианского богословия в лютеранстве. Казань, 1903[9].