Гуманитарные Ведомости Выпуск 4 (20) 2016.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л.Н. Толстого № 4 (20), декабрь 2016 г. 34 ещё в своём «Очерке развития русской философии» ещё Г. Г. Шпет, – это плохо; но желание университетских немецких философов преодолеть узкие рамки научной корпорации и выйти в публичное пространство «культурного производства» – очень даже заслуживает одобрения… Мы не будем останавливаться на критике ряда моментов в статьях В. А. Куренного, написанных, по нашему мнению, в угоду схеме «чистой», академической профессионализации философии , так как даже в Германии XVIII-XIX веков таковой не было: Гёте и Шиллер, романтики и Шеллинг достаточно успешно «философствовали» вне университетского и нормативно- научного дискурсов; после неудачной университетской карьеры славу в публичном литературном пространстве приобрёл Шопенгауэр; после удачного профессорства – Ницше (оба именно в России!). Тот «кризис философии», который осознавался этими «свободными» немецкими философами, как позже и новокантианской или феноменологической «университетской корпорацией», был связан не только со сломом «классической рациональности» и формированием «неклассической», но и с изменениями в структурах экономического и духовного производства и роли интеллектуала в культуре на рубеже XIX и XX веков. В том числе и с трансформациями в рамках нормативной (любое «нормативное» и есть «классическое»!) немецкой модели «гумбольдтовского университета», роль которой для начала ХХ века В. А. Куренной несколько преувеличивает. Б. Ридингса писал о классическом немецком университете: «Университет Культуры, основанный Гумбольдтом, обязан своей легитимностью культуре, которая представляет собой синтез преподавания и исследования, процесса и продукта, истории и разума, филологии и критики, исторических изысканий и эстетического опыта, института и индивида. Поэтому раскрытие идеи культуры и развитие индивида неразделимы. Объект и процесс связаны органически, и местом их соединения выступает Университет, который тем самым дает народу идею национального государства, требующую воплощения, а национальному государству – народ, способный ее воплотить» [Комм. 15]. Это говорит нам о том, что «гумбольдтовский университет», который ещё называют «научным», выполнял вполне политические и идеологические задачи. И далее Б. Ридингс отмечал: «Может показаться, что более либеральный проект Гумбольдта восторжествовал над более консервативным вариантом Фихте ... Однако, хотя гумбольдтовская версия разума по сравнению с фихтевской была более спекулятивной и универсальной, а представление Гумбольдта о нации – менее этнически укорененным, развитие Университета пошло по пути, указанному Фихте, и процесс воспитания стал определяться, прежде всего, в этнических терминах» [Комм. 16]. Всё это требует корректировок мнения о том, что русская философия обусловлена «догоняющей, в том числе интеллектуальной модернизацией России» [Комм. 17] в сфере духовного производства. Б. Ридингс в своей книге исследовал трансформацию «гумбольдтовской» модели университета в англо-американском культурно- цивилизационном пространстве: «Если продолжить нашу историю, то