Гуманитарные Ведомости Выпуск 3(19). 2016

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л.Н. Толстого № 3 (19), октябрь 2016 г. 28 большую роль играют языковые эксперименты, нарушающие привычные семантические, стилистические и текстологические каноны. Деформализация текста – формальный признак литературы с бытийным сюжетом. Жиль Делез в статье «Литература и жизнь» кажется описал именно такой тип литературы. «Писать, – говорит философ, – не обязательно навязывать форму (выражения) материи пережитого. Литература, скорее, на стороне бесформенного, или незавершенного… Писать – это дело становления, которое никогда не завершено и все время в состоянии делания и которое выходит за рамки любой обживаемой или прожитой материи. Это процесс, то есть переход Жизни, идущей через обживаемое и прожитое». В конечном счете, говорит Делез, цель литературы – это «переход жизни в язык, который учреждает Идеи» [6, с. 17]. Итак, идея является главным «персонажем» текста с бытийным сюжетом. Идея может быть воплощена в то или иное лицо; это не важно. Главное жизнь идеи, поскольку она репрезентирует универсализм человеческой ситуации как таковой. Этот универсализм имеет библейский и греческий духовные архетипы, которые разворачивается в историческом пространстве, наполненном бесчисленными конкретными судьбами. Но все они, так или иначе, восходят к тем моделям, которые определены библейской верой и греческой философией. Характеризуя русскую метафизику, представленную в литературе, Г. Померанц пишет: «Общая черта Тютчева, Толстого, Достоевского – открытый вопрос, на который человеческий ум не может дать ответа, вопрос Иова…» [7, с. 305]. Это открытый, или в другой терминологии, «проклятый» вопрос становится главным структурообразующим ферментом «бытийного текста», определяя его дух, стиль и форму выражения. Проклятые вопросы не просто стимулируют философскую рефлексию на заданную тему (например, о любви и смерти, о счастье и страдании и т. д.), но организуют текст таким образом, что этот художественный текст становится философским текстом, поскольку в нем не герой рассуждает об этих проблемах, но дан голос самой Идеи через автора вещать о вечном. В этих случаях писатель перестает быть писателем и становится философом. Если придерживаться формального принципа организации текста по наличию событийного и бытийного сюжета, то к первому типу можно отнести Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Чехова, ко второму – Достоевского, Белого, Платонова, Пильняка и т.д. Но, конечно, это условно, и строгой разделительной черты между текстами с событийным и бытийным сюжетом нет; традиционный событийный текст обязательно будет иметь хотя бы минимальное присутствие бытийного компонента, и, наоборот, текст бытийного сюжета может иметь формальные признаки традиционного художественного текста. И речь должна идти не о строгом разделении текстов на два типа, но о выявлении «бытийного теста» в структуре литературного дискурса. Как мы уже отметили, основным элементом, создающим бытийный сюжет, является наличие проклятых вопросов. Конечно, эти вопросы имеют