Гуманитарные Ведомости Выпуск 2(14). 2015

Гуманитарные ведомости ТГПУ им . Л . Н . Толстого № 2 (14), июнь 2015 г . 37 Так , в поэзии Тютчева , Пушкина , Баратынского и Лермонтова С . Г . Семенова видит острейшую философскую постановку вечных и проклятых вопросов , которые впоследствии будут мучать отечественную и мировую мысль своей неразрешимостью . Далее , в философском творчестве Толстого , Достоевского и Федорова автор видит проявления « высшей идеи существования », которая является и высшей идеей отечественной философской культуры . Затем в поле зрения автора проклятие вопросы французского экзистенциализма ( Сартр , Камю ). И в заключении преодоление трагедии в поэзии 20- х годов , у Горького , Заболоцкого , Платонова , Пришвина , Отара Чиладзе , Чингиза Айтматова и Анатолия Кима . Трагедия человеческого существования , по мысли исследователя , связано со смертью , которая также является главной причиной зла . И здесь возможны два исхода : пассивное смирение с неизбежной смертной участью , которое само по себе также есть зло и активное неприятие и преодоление смертного удела , хотя бы в творчестве . С . Г . Семенова выявляет мельчайшие проявления активной эсхатологии в творчестве таких разных писателей и философов . Характеристика , данная Пушкину , моет быть применима ко многим авторам : « Высшая инстанция понимания звучит голосом самого Пушкина в одной из строф « Медного всадника »; в ней не только исторический , но и « метафизический » оптимизм поэта , верящего в возможность победы над разрушительным , стихийным началом природы , в гармонизацию натурально - онтологического конфликта человека и природного закона » [20, с . 41]. Рассмотрев некоторые эсхатологические построения русских философов , можно заключить , что идея смертности и конечности действительно составляет главный эсхатологический нерв русской мысли . С « ужасом гибели » связан самым глубочайшим и нерасторжимым образом « ужас тварности ». Это сложный психометафизический комплекс представляет собой некую предельную основу русского способа философствования , который отличает его как от античного , так и от классического западноевропейского . Эсхатологическая тревога и есть основа этого двойного ужаса – тварности и гибели . Ужас в контексте русской философии становится ужасом не только перед небытием , ничто , смерть , но и перед бытием . Если в античности удивление есть начало философии , то в русской традиции удивление в форме ужаса , то есть эсхатологическая тревога есть начало философии . В тоже время ужас в виде скуки живет в бытии . Только так можно понять логику русских нигилистов ( Б . Савинков ). Русский эсхатологический ужас – это не только религиозный ужас перед « концом света »; это не только экзистенциальный ужас перед собственной смертью ; это еще и ужас перед бытием , перед тем , что есть . Удивление представлено в форме ужаса . Историософская проекция эсхатологической тревоги является наиболее зримой и очевидной ; она представлена большинство большинством текстов представителей русской религиозной философии . Экзистенциальное измерение эсхатологии в основном составляет предмет нравственных исканий и