Гуманитарные Ведомости Выпуск 2(14). 2015

Гуманитарные ведомости ТГПУ им . Л . Н . Толстого № 2 (14), июнь 2015 г . 34 наивысшее воплощение . Мирочувствие Леонтьева представляет собой идеальный образец этой тревоги и этого ужаса , в котором непостижимым образом переплетено трансцендентное и натуралистическое , религиозное и материалистическое , эгоистическое и эстетическое , конечное и бесконечное . Это не чистый эсхатологический христианский ужас перед вечностью , но и не атеистический страх перед смертью . Ужас не только перед конечностью , но и перед бесконечностью , не только перед небытием , но и перед бытием . Абсолютизированная , доведенная до предела ( то есть до конца ) конечность ( или бесконечность ) и есть антонимичная эсхатологическая тревога , проистекающая из невозможности принятия какого - либо одного финального исхода , который всегда будет половинчатым , неподлинным . Эта тревога чужда в равной мере и спокойному верующему и спокойному неверующему , которые в равной мере смирились со своей участью . Один с конечностью , другой с бесконечностью . Леонтьев как раз и не мог смириться ни с чем , ни с одним из возможных исходов . Отблеск этого леонтьевского ужаса покрыл многие мыслительные и художественные творения русских философов и писателей . Ближайший свет леонтьевского пессимизма падает на Василия Розанова , эстетически отравляя его , в сущности , витальное мировосприятие . Розанов часто в каком - то отрешенном недоумении как бы замирает над бездной тоски , которая , по всему видно , гложет его изнутри . Эта тоска есть метафизическая проекция эсхатологической тревоги , которую он , кажется чувствовал всю жизнь , стараясь заглушить разными способами – литературой , религией , семьей … Но , все тщетно . Последнее слово у Розанова всегда за тоской и тревогой . Этим у него переполнены все его , и в особенности главные тексты . В « Уединенном » он пишет : « Православие в высшей степени отвечает гармоничному духу , но в высшей степени не отвечает потревоженному духу » [16, с . 254]. А русский дух и есть по - преимуществу этот « потревоженный дух ». И сам Розанов весь какой - то потревоженный , дерганный , нервный до последнего извива его неподражаемого письма , которое все из этого духа потревоженности и вышло . В творчестве Андрея Платонова видны многочисленные следы сильнейших душевных мук и терзаний . Известное выражение писателя из романа « Чевенгур »: « горе во мне живет как вещество » передает высшее напряжение , которая испытывает человек , соприкоснувшись с катастрофой мира . Горе у Платонова – это некий « эсхатологический концентрат »; в нем собраны все предельные чувствования человека . И поэтому эсхатологическая тревога неустранима , это фон , на котором разворачиваются события жизни , и вне которого , эти события невозможно понять . Часто эсхатолоизм Платонова трактуют социально , видя в нем высшее проявление революционного настроя . Например , Ханс Гюнтер пишет : « В романе « Чевенгур » как бы свертывается в сложный клубок все нити апокалиптически - революционного мышления , включающего в себя такие классические мотивы , как тысячелетнее государство , страшный суд , конец времени и т . д .» [17, с . 201]. Роберт Холл говорит об « эсхатологическом » стиле