Гуманитарные Ведомости Выпуск 2(14). 2015

Гуманитарные ведомости ТГПУ им . Л . Н . Толстого № 2 (14), июнь 2015 г . 32 Боль от дисгармонии жизни и стремление к ее преодолению отличают и наиболее крупных писателей - интеллигентов » [9, с . 48]. Г . П . Федотов , давая общую характеристику отечественной духовной культуры , пишет : « Русская религиозность всегда отличалась особой эсхатологической напряженностью – как в народной стихии , так и в новой православной мысли . Богословие и философия Вл . Соловьева , Н . Федорова , Н . А . Бердяева и о . Булгакова эсхатологичны – хотя и в разном смысле » [10, с . 149]. В контексте русской религиозной философии эсхатология , чаще всего , понимается исторически , как учение , связанное с представлениями о конечных целях истории и мира . И в этом смысле философия всеединства В . С . Соловьева является основой для эсхатологических исканий русской философии . Это бесспорно , однако необходимо сделать одно существенное уточнение : речь в данном случае идет об историософской и теократической эсхатологии , по сути дела , о христианской историософии в контексте русской религиозной философии . Мы же делаем акцент на экзистенциальные параметры эсхатологического мирочувствия , следствием которых могут быть , ( а могу и не быть !) мессианские историософские и теократические проекты . В этом смысле « всеединство » В . С . Соловьева вторично по отношение к первичному философскому импульсу эсхатологической тревоги . Иными словами , мы хотим выделить малые истоки « великой эсхатологии » Израиля ( Г . П . Федотов ). В . П . Шестаков в своем исследовании выделяет антиномию эсхатологизма и утопизма как отличительную черту русской ментальности . Он пишет : « Русскому национальному самосознанию всегда было свойственно трагическое ощущение , эсхатологическая вера в достижение лучшей жизни » и наряду с этим : « мессианистическое убеждение в особой роли России в мировой истории » [11, с . 4]. Трагическое ощущение жизни – это и есть эсхатологическая тревога в нашей терминологии (« малая эсхатология »), в то время как мессианизм – историософская проекция всеединства Соловьева (« великая эсхатология Израиля »). Проницательный В . Ф . Эрн в своей книге о Сковороде говорил о « специфической русской тревоге », связав это чувство с внутренним странничеством , которым « проникнута вся творческая русская мысль ». Он пишет : « Тревожность мысли Гоголя , Соловьева и особенно Достоевского – непревзойденной вершины нашего самосознания – совершенно нова для современной Европы . Эта специфическая русская тревога в своих высших явлениях ощущает с силою исторический ход времени , эпох , сознает страннический , переходный и преходящий характер всей земли , всего мира и начинает чувствовать Апокалипсис , как живую книгу Истории , которая перелистывается на наших глазах [12, с . 583-584]. Кроме упомянутых Гоголя , Соловьева и Достоевского , Эрн называет Печорина , Добролюбова , Толстого , и конечно , Сковороду как главного символа русской тревожности и духовного странничества . Философ связывает русскую тревогу с особо проникновенным ощущением « исторического хода времени ».