Время науки - The Times of Science

Кобцева А.К. A.K. Kobtseva 2019 19 хотя бы и отрешившемуся, не-живущему: лежит в сторонке опечатанное мышление, ничто его не трогает. «…нельзя, – слышится наш оставленный интеллигент . Что ж, пусть берут бытие, – я предпочитаю не быть, но сознавать <…> Посмотри вот на эти деревья, опадающие пальчатыми ветвями к земле: они грустят о нас, тех, которые умели их видеть» [6] . Каково же оправдание ухода интеллигента от разрушающегося мира перед самим собой, перед самим миром? Пусть прозябающие деконструкты человека дышат на реальность, пусть ходят под тонкими тоскующими ветвями, пусть жизнь берёт бытие – в этом «ничтожащем» [12] прикосновении интеллигенту досталась чаемая целостность мира, существо его, заведомо предполагающее выполнение особой миссии. «Хранить целый мир, – читаем в «Мире» В.В. Бибихина, – уже отсутствующий, через хранение себя, последнего оставшегося в мире места, где целый мир ещё имеет себе место в памяти об отсутствии его спасённого целого, – это, может быть, и безумное, но единственное дело, оставшееся достойным человека» [2, с. 137] . И чуть ниже: «Целого мира мы не видим. Но уже видеть вещи в свете целого значит спасать часть целого» [там же] . Интеллигент, как мы указали ранее, повторно встречается главному герою уже во сне: он бездвижно лежит в полуподвале, вдали ото всех людей. Почему? Осознав, что лишь отрёкшись от существования – фрагментарного и безрассудного – можно сохранить подлинное бытие тех тоскующих дерев, целого мира, он не смог не отречься во имя спасения настоящего. «Человека нет без труда» [2, с. 122], и никто, кроме интеллигента, не взял на себя труд хранения целого . Несуществование равно сознательному хранению памяти о цельности мира. Из всего этого мы вправе заключить, что судьба интеллигента не трагична – он счастливо соединяется с целым миром. Как же, в таком случае, репрезентируется трагизм отворачивающегося мира в «Красном снеге»? Человек имеет выбор: смириться с расщеленностью мира (подобно старцу в сказке Кржижановского, что возомнил себя способным зарастить все бреши бытия и, уразумев невозможность этого, в малодушном