Время науки - The Times of Science

Время науки The Times of science 10 №3 Ребенок, по крайней мере, получал представление о том, что для наказания за неподчинение существуют причины помимо воли родителей. Как и во всех детских книгах, текст позволяет осуществлять игру с родительской интерпретацией языка. Строфа напоминает доктрину Августина о всеобщности грехопадения Адама ( Slater 42, 52), и катехизические поучения сообщают родителям и ребенку, что их «родство» передает грех Адама из поколения в поколение. Строфа описывает для ребенка общий опыт отделения от родителя. Слово, находящееся в центре внимания, это «грехопадение», – чувственный опыт, знакомящий с идеями умаления и отдаления поступка Адама в саду Эдема. Адам, а следовательно, и все люди, знакомы с состоянием невинности, бессмертия и воссоединения со своим Создателем, сошедшего на землю; ощущение морального падения, отделение от Создателя соотносится с религиозным термином «грех». При помощи метафоры ребенок может переосмыслить свое чувство отказа от благодати с точки зрения греха, чтобы понять смысл метафоры и свое место в мире. Как метафорическое выражение, текст передает ограничения себя самого несколькими способами. Ребенок связан общим «мы», которое передает прегрешение Адама из поколения в поколение отцовством, оно вытесняет происхождение от естественных родителей, которые дали жизнь, но не могут предотвратить смерть. Также ребенок чувствует уединенность, умаление в грехопадении. Сила данной метафоры зависит от ее скрытой формулировки первенства общих родителей, Адама и Евы, которые парадоксально дали жизнь, отделяя благополучателя от источника жизни. «Мой прародитель согрешил и Я в нем» (John Cotton, Spiritual Milk for American Babe , 1735). В первой букве алфавита показаны основные противоречия отцовства Господа и затем следует комплекс метафор, с помощью которых читатель « Букваря…» , переходя от детства к взрослению, может по-новому истолковать свои конфликты с родительской властью. Пол Рикер с иной стороны коснулся теории Фрейда о взаимоотношениях между отцом и сыном в христианстве ( Fatherhood ). Фрейд полагает, что неосуществимая мечта ребенка о всемогуществе спроецирована на отца, Господа, который представляется бессмертным. История грехопадения Адама может быть рассмотрена с позиции Эдипова комплекса: гнев, направленный на отца, который ограничивает желания ребенка, представляется как вина в грехопадении Адама, то есть вина, идентифицированная как грех. Фрейд объясняет основы христианства через жертву сына, которая является искуплением за воображаемое убийство отца, а также «выходом обиды на отца», поскольку Христос в бессмертии становится равным ему (p. 491). Рикер подвергает сомнению схему Фрейда, так как в ней не принимается во внимание возможность развития эго с иной стороны, поддерживаемой самим Писанием, в котором отцовство с самого начала содержит потенциал сострадания через заветы и Воплощение; сострадание, которое позволяет ребенку вступать в новые отношения с Отцом: «Если правда, что всемогущество желания является истоком планов бессмертного отца, то исправление желания происходит через принятие смертности отца» (p. 492). Рикер представляет себе движение от воображаемого всемогущества отца до принятия его как символа в системе взаимоотношений между родителем и ребенком, Богом и верующим, выступающим посредником между силой