Время Науки. 2015. Выпуск 2 - The Times of Science

Lugovskaya D.A. Д.А. Луговская 30 №2 нарраторы – Илья Львович, Гольденвейзер, Александра Львовна описывают бытовые толстовские привычки – как и что он ел, как зевал, как держал перо, его походку и речь, любовь к купанию, к охоте, к верховой езде, физическую силу, мужество и, вместе с тем, «склонность к слезам». Толстовскую удивительную «чувственную память» первичный нарратор объясняет тем, что писатель прошёл «путь многих, многих существований», важный для философии буддизма, упоминаемой и применяемой Буниным. Говоря, что Толстой «всю жизнь учится – и учит», первичный нарратор вновь сравнивает его с Буддой или библейским пророком. Главы XVI – XXI можно обозначить как вывод, сделанный автором об эволюции представления Толстого о смерти. Автор приводит мысли писателя «катящегося под гору смерти» и любящего жизнь, рассказ об уходе его дочери Марии Львовны, отмечает изображение смерти в произведениях Толстого – в рассказе «Три смерти», в «Войне и мире». Вся глава XVIII – цитата из романа - эпопеи о «последнем «освобождении»» князя Андрея – смерти, повествование вторичного экзегетического нарратора. Философ Л. Шестов (вторичный экзегетический нарратор эссе) в статье «На весах Иова» говорит о способности некоторых людей видеть «недоступное простым смертным…глазами, оставленными ему ангелом». Хотя Шестов пишет это о Достоевском, первичный диегетический нарратор считает, что «двойным зрением», зрением от «ангела смерти» был наделён, в первую очередь, Толстой, поскольку всё «переоценивалось им под знаком смерти». Толстой – «сумасшедший» (как выразилась в дневнике Софья Андреевна, другой вторичный нарратор), видевший мир как «существа иных миров», «катящийся под гору смерти», скрывающийся от этой нависшей угрозой за мыслями и практическими делами. Смерть, как отметил вторичный нарратор из дневников Толстого, «есть изменение формы сознания…Вечного (бога)», «перенесение себя…в жизнь вечную» [3, с. 140]. Последняя, XXI глава соединяет идею Толстого о смерти – «освобождении», воссоединении с «Вечным Я» с его представлением о христианстве, критика которого не раз звучит от вторичных нарраторов: «от тебя пришёл, к тебе вернусь, прими меня, господи» (слова третичного диегетического нарратора – Толстого, переданные вторичным – ялтинским