#Ученичество

| #Ученичество. 2024. Вып. 1 | #Apprenticeship. 2024. Issue 1 32 показывала нам снимки – как ее вели, ну, вот как она висела, как вот все. Потом рассказывала учительница нам – уже сейчас не помню в каком городе – ну, вот немцы в колодец покидали детишек, налили туда керосин и подожгли. Потом помню тоже рассказывала: уже на подступах к Германии – туда наших девушек угоняли же – и это: поставили аллеей облили водой и эти статуи голые стояли. Это действовало же очень. Потом были призывы. Вязали варежки, собирали бутылки, говорили, что это вот горючую смесь там наливать, чтобы бойцы наши могли отражать все это. Детства не было. Наоборот, думалось о взрослом, чтоб скорей пришел конец, чтобы отцы, матери… И хорошо помнишь, что в каждой комнате – у нас в коридоре было 73 комнаты – каждый день 2–3 комнаты были вопли, приносили, приходил почтальон, приносил письма, и / вздох / значит, кого-то убило. У нас, у моей сестры все ровесники 24-й, 25-й год и 26-й год, почти никто не вернулся, родители остались одни. И мужья… У нас вот уже после войны мужей было у женщин из 73 комнат, дай Бог, человек 10. Все оставались вдовами. И поэтому, когда началось немножечко получше, мы старались еще сильней работать, еще лучше работать, хотели, потому что разруха была, уже строить начали, вроде, начали давать квартиры, мечтали обо всем. А пришли вот к какой жизни. Интервьюер. Ну, а Вы помните, кто Вас окружал в детстве? Какие близкие люди были с Вами? Л. Близко обычно вот сестра, еще одна сестра средняя, она меня, наверно, любила, Галя. Бабушка, другая бабушка, она жила выше, мы редко ощущали её любовь, её это внимание, она жила с дочкой, они жили побогаче нас, мы – победнее, а своя бабушка ... Интервьюер. Чья бабушка? Л. Это мама мамы. Она, это, видя, что комната была у нас 9 метров, у нас вот такой содом, и она сказала, что будет лучше, если я пойду в богадельню. Богадельня у нас была в таком виде: на 4-м этаже большая комната и там на коечек десять вот таких старушек, как моя бабушка. И их там кормили, 3 рубля, какие-то деньги давали. Она всегда берегла нам, как Зоя говорит, пшенную кашу и она нас по очереди – вот сегодня меня покормит, завтра Валю, потом Галю, потом Тоню, потом Женю – она нас кормила. Потом они как-то шли на фабрике, кормили, водили приходили за ними, и она у нас упала около лестницы и повредила руку, сломала. Врачи сказали, что старая кость не срастется, и она это угасла, в 43-м году она уже умерла. Интервьюер. А сколько ей было лет? Л. Ей уже было 82 года. Она уже была старенькая. Красивая женщина, мне кажется, мама все-таки на неё похожа. Ну, родственники с маминой стороны были, но они как-то не дружили с нами, не особо, потому что мы были очень бедными. И они, наверно, не хотели нас признавать как родственников. Интервьюер. Ну, а дедушки были у Вас? Л. Дедушку я не помню. Наверное, были. Я никого не помню, даже мама не помнит своего отца, то есть моего дедушку. Она говорит, его убили, он как-то шел с работы, кто-то его из-за угла, не то что оружием, а чем-то тяжелым, может случайно, может нет. Она тоже, ну в общем дедушек у меня никого не помню. Интервьюер. Ну, а вот из старшего поколения: грамотным отец только был? Л. Из старшего поколения? Мама у меня вообще неграмотная была, вообще не училась. А папа – да, папа был очень, очень грамотным. Мамина сестра, наверно, тоже не училась, но она очень удачно вышла замуж за высокопоставленного такого чиновника, и все дети у нее были грамотными. Ну, вот мужья у них-то врачи были, военные, ну в общем высокий пост занимали. А с папиной стороны – у него сестра была, она тоже была неграмотной, я так считаю, а дети её не достигли тоже никаких вершин, потому что они все пошли в фабрику работать, и отдали весь свой труд на