#Ученичество

| #Ученичество. 2024. Вып. 1 | #Apprenticeship. 2024. Issue 1 30 пошли к врачу, сказали, что старый плеврит, положили его в больницу, а оказалось – тогда мы не знали этого слова «рак» – что у него рак. Рак левого легкого. Сделать ему ничего нельзя. Мама была в отчаянии, что ж шесть человек остаются у нее на руках. Ну и в конечном счете папа наш умер, мы тогда наверно не понимали значения слова «умер», мама была с нами, и потом начался голод, 47–48 год, сильный голод! Мы подрабатывали кто как мог, я с 13-ти лет пошла в фабрику работать. Брат был на 3 года старше меня, тоже пошел на фабрику работать. Я – рассыльной, он – учеником, сестры мои пошли, а старшая сестра кончила медицинское училище и ее быстренько забрали в Корею. Тогда там ходила чума, такие болезни, как венерические, холера, и ее послали туда. Мы остались: мама и мы пятеро. Взяли ее там на полгода, пришлось ей там больше года работать, а когда /вздох / приехала, то привезла нам рис, и я в первый раз узнала, что есть такая крупа рис. Тогда мы только знали: щавель, всякую траву, лебеду, пшено, картошку, и вот когда попробовала я в первый раз рис, мне очень понравилось. А потом как-то стало лучше… Как-то стало лучше. Что замечательного: кто больше мне по сердцу в семье – я очень любила старшую сестру. Я молилась на нее. Она у нас была очень честным товарищем, другом хорошим, сестрой замечательной, переживала за всех нас пятерых. Вот уже сейчас мы старенькие все, и она все равно заботится не только о нас о всех, но и о детях, об моих внуках. И я всегда хотела быть, как она. Папа, умирая, очень просил маму, чтобы я училась, но маме было трудно, ей не до этого было, учиться я буду или не буду. Но я решила для себя, что это надо, ну, и кончила вечернюю школу. Потом пошла на курсы радистов, потом – на курсы взрывников, я всю жизнь мечтала быть разведчиком. А когда дошло дело до парашюта, я струсила. Я думаю: «Нет / смех /, надо уходить – я не смогу спрыгнуть с парашюта». Ну вот, дело обошлося, уже война кончилась, правда, там на Востоке началась, но она быстренько прекратилась, и я училась в вечерней школе, оканчивала, стала браться за ум, взрослеть. Жизнь казалась для меня прекрасной, потому что каждый год вроде какой-то сдвиг был. То объявят: масло подешевело, то, там, хлеб подешевел, то молоко подешевело, мы поднялись немножечко, «перья отряхнули», радовались жизни, потом начались стройки, люди поехали, кто на целину, кто куда. Жизнь казалась чудесной! А так как мне уже, было уже много лет, я мечтала о большем и уехала искать свою судьбу, свою жизнь. Я поехала в Мурманск. Закончила… А сколько было лет? В Мурманск я уже поехала, было около 19-ти, что ли? Я думала, мама меня не пустит, потому что у меня успехи были, меня уже весь Союз знал по передаче, нам тогда не разрешалось работать с иностранцами, а меня знали и вызывали, и я думаю: «Ой, я здесь не смогу!». Интервьюер. Кем работали? Л. Начальником радиостанции. Кончила я на «отлично», подготавливала еще два курса, а потом мне захотелось испробовать свои силы, но наверно сил не хватило, потому что захотелось замуж. Я уехала, опять пошла на фабрику работать, но дело свое не оставляла, я все равно ходила на радиостанцию, очень участвовала часто в соревнованиях. Ну, вот. А по приему «ловили мы», кто с кем переговаривался на слышимость, карточками обменивались, работала много, даже иногда ночью ходила. Мне это очень нравилось. Что еще сказать? Интервьюер. Как вы думаете, когда у Вас кончилось детство и началась уже взрослая жизнь? Л. Детство, наверно, закончилось, когда война началась. Уже детства не было, потому что в игрушки мы не играли. Мы играли только… Собирались дети, всегда боялись и играли в такие игры, как «Зоя Космодемьянская». Кто-то был Зоей Космодемьянской, выводили ее на снег босиком… У нас одна девица была такая