#Ученичество

| #Ученичество. 2023. Вып. 1 | #Apprenticeship. 2023. Issue 1 6 Изучение западноевропейской средневековой поучительной литературы рано или поздно заставляет задаться вопросом: почему авторы так кратко и скучно пишут о добродетелях, в то время как в рассказах о грехах они не жалеют ярких красок для описания самых невероятных подробностей. Было ли добродетельное поведение такой редкостью, что сочинители никогда его не встречали, а потому не знали, как описать то, что никогда не видели? Возможно, и доступная им духовная литература тоже не была богата на подробные описания поведения, к примеру, святых. О грехах же они не только слышали в церковных проповедях, но постоянно видели их примеры в поведении окружающих. Это во многом относится и к французским позднесредневековым поучениям, написанным родителями собственным детям. Вместо увлекательных историй о добропорядочном поведении, к которому авторы всеми силами должны были бы призывать детей, мы нередко наблюдаем захватывающие описания жуткого греховного поведения, о котором, как казалось бы, детям лучше не знать. По идее, всё должно было быть ровно наоборот: добродетель должна быть прекрасна и назидательна, а грех – ужасать и отпугивать. Первую следовало воспевать, привлекая внимание читателей, по поводу второго – ограничиться несколькими лаконичными и устрашающими фразами. Еще с первых веков христианства отцы церкви, а позже и все моралисты Средневековья, заявляли, что человеческая природа скорее склонна к греху, нежели добродетели. Не усугубляли ли таким образом наши авторы ситуацию еще больше? Какую цель они преследовали, подробно рассказывая о грехах? Эта коллизия, на наш взгляд, имеет много аспектов, очевидных и неочевидных рабочих гипотез, некоторые из которых хотелось бы затронуть в данной работе. Прежде всего задумаемся: как можно вдохновляюще описать добродетель, чтобы ей захотелось подражать и следовать? Тем более, когда речь идет о тексте, адресованном детям, а не о богословском поучении или теологическом трактате. Добродетель часто абстрактна; к примеру, благочестие или умеренность в средневековом понимании имеют множество аспектов, в то время как с грехами обычно все однозначно: чревоугодие или блуд ясны всем. Добродетель часто объясняется «от противного», через негативные речевые обороты – как не следует себя вести и, соответственно, опять через описания понятного греховного поведения. Иногда же она так и остается умозрительной: когда автор сообщает, что «не следует себя вести плохо по отношению к другому», что тут же должно было вызывать вопросы. «Плохо», «недостойно» и тому подобные понятия требуют своего объяснения, особенно для ребенка, и средневековый автор оказывался в затруднении – как описать то, что еще не произошло. Какого-то одного, всем известного и точного списка самых главных добродетелей не существовало, в отличие от всем понятных «семи смертных грехов», хотя и это понимание родилось не сразу [8, p. 7; 5, с. 125–127]. Разумеется, основным текстом, с которым христианину нужно было соотносить свою жизнь, оставалось Евангелие, но всякий ли ребенок мог адекватно понять и применить заповеди в жизни 1 ? С грехами же дело обстояло существенно проще: жадность, зависть, чревоугодие понятны и маленькому ребенку. Об этом авторы могли рассказывать долго и увлекательно, тем более что жизнь предоставляла образцы греховного поведения людей на каждом шагу. Иногда описания были настолько пугающими, что, действительно, могли отвадить читателя от совершения ошибки. Но нередко талант автора затмевал в нем моралиста, и получалось весьма увлекательно. 1 Естественно, знание и понимание детьми прошлых эпох тех или иных основополагающих текстов должны исследоваться особо в рамках истории детства и ученичества, не подвергаясь анахронизму современных нам представлений.