#Ученичество

| #Ученичество. 2023. Вып. 1 | #Apprenticeship. 2023. Issue 1 18 принимать постоянное и неотлучное участие в делах семейной фирмы 5 , а значит, не имел права считаться взрослым. А ведь к этому времени (1788 г.) ему более 15 лет, в которые его отец уже стал полноценным членом семейного бизнеса и завершил свое образование. Возможно, не вполне осознанно связав в своем дневнике детство с получением начального образования, Толченов не торопил своих детей с его завершением, давая им, таким образом, возможность дольше не входить во взрослую жизнь. Мотивом такого поведения, безусловно, было не желание подержать детей подольше в состоянии детства, а отсутствие у самого автора правильно поставленного образования: он « учился дома без надзирания настоящего учителя и почти самоучкою, однако менее нежели в год начал читать всякую печать свободно и потом учился писать », хотя и « в хорошем почерке, не имевши наставника, не успел » [2, c. 30]. Сетования и сожаления о получении плохого образования в детские годы было характерной чертой мемуарной литературы XVIII в., «ибо лишь малая часть лиц сумела попасть в ‟ идеальные ˮ учебные заведения» и оставить положительные воспоминаниях о годах ученичества [3, с. 25]. Надо полагать, дело здесь не столько в личном опыте автора, сколько в осознании им, сколь высокую ценность представляло образование в российском обществе второй половины XVIII в. [3, с. 26]. Пребывание в учении как один из главных маркеров детства в автобиографических текстах века Просвещения в «Журнале» строго подчинено будущей взрослой жизни: образование – не самоценность, а лишь подготовка к ней. Оно, надо полагать, имело для Толченова ценность постольку, поскольку давало полезные навыки для ведения семейного бизнеса. Он приучал своего сына к делу, что было традиционной формой образования для всех сословий империи, от крестьянского сына до наследника престола. Таким образом, Иван Алексеевич воспринимал детство как более продолжительный промежуток времени, нежели его отец, для которого детство сына закончилось в 13 лет, после чего он осознавался достаточно взрослым, чтобы участвовать в погрузке барок [2, с. 31]. Отличалось ли в восприятии Ивана Алексеевича детство мальчиков от детства девочек? К. Калверт совершенно справедливо отмечает, что гендерный аспект часто не берется в расчет при обращении к истории детства, в то время как традиционное общество четко делило женские и мужские роли в социуме, и было бы неправильно считать, «будто мальчики и девочки воспринимались взрослыми одинаково, что их любили (или пренебрегали) в одинаковой степени и что они обладали одинаковым опытом детства» [4, с. 25]. Если мы вновь обратимся к дневниковой записи, где Иван Алексеевич сокрушается из-за смерти маленькой дочки, то обнаружим ее гендерную окраску ( «увидя (в) покоях не дотворенную или у окон коробки изнутри закрытые, или крушку с квасом // не покрытую, все то примечала сама собою и не была спокойна, до коле того не поправили» ) [2, 216–217]. Это воспоминание о покойном ребенке дают общую характеристику будущей внимательной, рачительной и добросовестной хозяйки, какой и должна была стать Катенька, если бы неожиданная болезнь не оборвала ее жизнь. Пока Катенька являлась ребенком, она столь же любима и столь же ценна, как и все остальные дети, прожившие больше одного года и попавшие в категорию «живые живые». Иван Алексеевич одинаково беспокоился и о Катеньке, и о Ленюшке, который заболел первым [2, c. 214–215]. Для Толченова его дети – отнюдь не бесполые. Очевидно, что они должны вести себя согласно нормам того общества, в котором родились и должны жить. Безусловно, им уготована разная судьба – выросший Ленюшка должен будет стать 5 Но при этом отец посылает его по разным поручениям в другие города.