Тульский краеведческий альманах №16 2019 г

191 Ä. À. Ðîìàíîâ. «Íåâîçâðàòíî ïîãèáøàÿ ñèëà»: ñóäüáà è òðóäû Àëåêñàíäðà Âàñèëüåâè÷à Ñóõîâî-Êîáûëèíà ге несчастный Муромский говорит: «…но бывает уголовная или капканная взятка, – она берётся до истощения, догола… производится она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается она под се- нию и тению дремучего леса законов… помощию и средством капканов, вол- чьих ям и удилищ правосудия, и в эти ямы попадают без различия пола, воз- раста и звания, ума и неразумия, старый и малый, богатый и сирый…» 15 . Сюжет «Дела» построен так, что не оставляет надежд на справедливость, зритель не испытывает катарсиса, его напряжение и возмущение не исчезают в конце спектакля. Так было задумано драматургом. «Сухово-Кобылин смотрел на своё писательство не как на дилетантское занятие дворянского интеллигента и не как на ремесло профессионального литератора, а как на обязанность человека сказать слово правды, дать живое свидетельство о преступности безжалостной государственной машины, смер- тельно опасной для частного человека» 16 . Именно поэтому его сильно задева- ло цензурное преследование его пьес. Так, 2 февраля 1892 г. после очередного запрета, наложенного начальником Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистовым на постановку «Смерти Тарелкина», он писал сестре Ев- докии Васильевне Петрово-Соловово: «…третью пьесу Феоктистов не пропус- кает… Я её изменил, исправил, сделал новый конец по указанию цензуры, но ничего не помогло. Это так мне прискорбно, что я почти заболел» 17 . Следует заметить, что всесильный российский цензор и любимец минист- ра государственных имуществ М. Н. Островского Евгений Михайлович Феок- тистов в молодые годы был вхож в семью Сухово-Кобылиных: когда он закан- чивал Московский университет, для заработка служил домашним учителем у племянников Сухово-Кобылина и близко приятельствовал с его сестрами. Затем он по-чиновничьи (как раз в духе пьес Сухово-Кобылина) «отблагода- рил» дом, дававший ему в юности заработок и дружеское общение. Феоктистов не только жесточайше преследовал литературные труды Сухово-Кобылина как цензор, но и охотно свидетельствовал в секретном следствии сенатского комитета по делу об убийстве Луизы Симон-Деманш. В своих «Воспоминани- ях» он, видимо, повторяя часть свидетельских показаний, так характеризовал Сухово-Кобылина: «Этот господин, превосходно говоривший по-французски, усвоивший себе джентльменские манеры, старавшийся казаться истым па- рижанином, был, в сущности, по своим инстинктам жестоким дикарем…» 18 . Разумеется, укусить руку, которая раньше тебя кормила, для Феоктистова не дикость, а, видимо, проявление цивилизованности. Несмотря на многие неудачи, Сухово-Кобылин до конца жизни продолжал бороться с цензурой, исправляя, изменяя пьесы, давая им другие названия только с одной целью – провести их на сцену, чтобы широкие зрительские круги (включая самые демократичные), которым не всегда было доступно пе- чатное слово, своими глазами увидели правду и оценили «торжество» закона, правосудия, чиновничьего рвения в России. И всякий раз после долгих, мно- голетних мытарств Александр Васильевич всё-таки побеждал: «Дело» было разрешено к постановке через 20 лет после написания (под названием «От- житое время»), «Смерть Тарелкина» – через 31 год после написания (под наз- ванием «Расплюевские весёлые дни»). И через такое длительное время трагическая и сатирическая актуаль- ность пьес Сухово-Кобылина сохранялась. По поводу «Смерти Тарелкина» представитель сценического цензурного комитета писал в 1905 г.: «Пьеса эта