Тульский краеведческий альманах №15 2018 г

Òóëüñêèé êðàåâåä÷åñêèé àëüìàíàõ • Âûïóñê 15 • 2018 222 стало лозунгом постмодернизма и, видимо, самой яркой характеристикой со- временной литературы. Конечно, Москвин жил задолго до появления в нашей стране первых постмодернистских опытов, но его писательская идеология восставала против разного рода языковых искажений. В своей маленькой но- велле «Чувство прекрасного» он рисует литературное собрание, на котором обличённый многими регалиями самодовольный писатель прочёл первую фразу своего рассказа: «На палубе собралось народу человек двадцать крас- нофлотцев…». И Москвин с иронией пишет, что несколько слушателей тотчас поднялись и вышли из зала. И дальше он с нескрываемой улыбкой говорит о том, что неправильная фраза может быть случайностью, простой опиской, за которой возможно следование чего-то интересного и оригинального. Этюд заканчивается так: «…Может быть, за первой фразой будет лучше. Но, увы, за ней не было лучше…» 10 . Любой стереотип вызывал у Москвина неприятие, но не активное осуж- дение, не задиристую критику, а скорее ироничную усмешку. Так, рассуждая об уже устоявшихся стереотипах военной прозы конца 1950 – начала 1960-х годов, Москвин в очерке «Подвиг или герой» пишет, что подвиги стали изоб- ражаться как некий стереотип и что цветных карандашей в палитре такого писателя-баталиста не более шести: «металл был смертоносным, виллис – юр- кий, пленные – понуро брели по обочине и т. п.» 11 . Москвин имел достаточно неплохое для советского писателя образование. Полный курс реального училища давал ему багаж знаний, который позво- лил удержаться на плаву в самые трудные годы. Лично познакомившись в 1920-е годы с «кадрами» молодой советской литературы, Москвин мог бы вынести для себя идею о своих больших преимуществах перед многими из них. Но какое бы то ни было высокомерие, снисходительное отношение к дру- гим, какая бы то ни было помпезность были ему органично чужды. Рассуждая о писательском блокноте и возможности издания произведений недостаточно подготовленных и недостаточно огранённых, он говорит о том, что настоящий писатель не может себе позволить подобного. «Конечно, – замечает Москвин, – это не абсолютное невежество, а невежество относительное, но настоящий писатель несовместим с ним, а относительное невежество – это когда “хочется блеснуть элементарными сведениями”» 12 . Москвин никогда не подчёркивал своей хорошей образованности, никогда не вдавался в пространные лирические и философские отступления. Его эру- диция проходит в произведениях как бы вскользь, но внимательному читате- лю она, конечно, заметна. Рассуждая об общедоступности искусства, Москвин приводит знаменитую латинскую поговорку, которую, видимо, ещё в юнос- ти хорошо обдумал, а теперь делится своими мыслями с читателем, делая это ненавязчиво и, повторим, без скрытой похвальбы своей образованностью. Речь идет о знаменитом латинском изречении Habent sua fata libelli pro capite lectoris («Книги имеют свои судьбы в зависимости от головы читателя»). Пожалуй, одной из главных черт писательского таланта Москвина явля- ется органичность и естественность. Любая чрезмерность, в том числе и в ли- тературе, с точки зрения Москвина, является эпигонской чертой. В писательст- ве это желание следовать за кем-то, выделяя и подчёркивая уже найденные другими достоинства. Но если идти своим путём, то этого не будет никогда, поскольку сама природа «показывает границу меры и чрезмерности». Именно чрезмерности не было в скромном таланте Москвина.