Тульский краеведческий альманах №14 2017 г

229 «Они уже вошли в Чепыж – старую рощу, веками растившую свое вели- чие. Тут осень почти не угадывалась. Ночные холода едва начали пятнать липу отдельными, поблекшими листьями. Дубы совсем еще не поддавались заморозкам. Огромные кроны их были темно-зелены, и только когда дуло ветром, казалось – они звенят суше, чем летом. Девушки уселись на траве под дубом, под которым и в прежние прогулки не раз отдыхали. Лариса прислонилась спиной к стволу, Надя вытянулась на земле. Положив голову на колени Ларисы, она глядела ей в глаза, будто спрашивая – поговорим еще или лучше помолчим? <…> Никогда Надя не забывала своего первого приезда с отцом в ЯснуюПоляну. В Чепыж их тогда привела Елена Ивановна. Стояла тихая погода. На могу- чих, в два-три обхвата деревьях листья свисали, как один, и сначала Надю больше всего поразила эта их полная неподвижность. Они были словно бы срисованы с самих себя. Но удивление перед неподвижностью деревьев исчез- ло у Нади так же, как явилось. На смену пришло волнение странных чувств, когда Елена Ивановна в своей размеренной манере сказала, что Надя нахо- дится среди тех самых дубов, которые ей, наверно, известны, если она уже начала читать Толстого. Именно под этими дубами пережидала в смяте- нии ужасную грозу Анна Каренина. (Отец вдруг воскликнул: “Да может ли это быть?!” Запрокинув голову, чтобы лучше рассмотреть макушку дуба, он стал теребить по привычке затылок. А Надя только покраснела: ей тог- да еще не исполнилось пятнадцати и “Анну Каренину” она читала поти- хоньку от папы и бабушки.) А вот там, подальше, говорила Елена Ивановна, я покажу вам дуб, который увидал князь Андрей Болконский, уезжая из свое- го имения к Ростовым. (“Не может быть!” – подражая отцу, воскликнула Надя: она тогда еще и не думала браться за “Войну и мир”.) В тот первый яснополянский день для Нади начался внутренний ход вос- торженного и немного причудливого одушевления всего, что ей встречалось в усадьбе. Фантазия гнала ее от одного предмета к другому, и она непре- станно гадала и по-своему разгадывала, какую мысль могли вызвать эти предметы у Толстого. Со временем, поселившись в Ясной, она стала, что ни шаг, повсюду видеть Толстого и, читая его книги, населять описания картинами садов, полей, пасек, деревень, которые могли стоять перед его глазами, когда он писал» [528–529]. В. Б.Шкловский справедливо замечал: «“Костер”, зажженныйФединым, ос- вещает серьезный мир вырастающих людей, способных на подвиг. Изменилась роль пейзажа в романе, пейзажи показывают время и связаны не только с ге- роями, но и с историей России, в них эхо будущего и прошлого» 10 . Уже в военной Ясной Поляне Федин вкладывает в уста Нади Извековой мысли зрелого человека. Формально они посвящены тому, как рассказывать о Толстом (о чем говорить экскурсоводу), однако на самом деле это мысли о подлинно ценном и декоративно-внешнем. Война заставит людей вновь це- нить поступок, а не слово, реальное действие, а не лозунг. И в Ясной Поляне подобные истины становятся отчетливо осознаваемыми. «– Почему вдруг пренебрежительно – “вещицы”? Это экспонаты. Как же о них не говорить? – Важно, Маша, как говорить. Вот когда музей показывает твоя мама – смотришь на вещи, но думаешь о самом главном. Не об одних вещах. Понимаешь? О том, ради чего они хранятся, зачем это все надо – беречь Ä. À. Ðîìàíîâ. Çà Êîíñòàíòèíîì Ôåäèíûì ïî òóëüñêîé çåìëå