Тульский краеведческий альманах №14 2017 г

Òóëüñêèé êðàåâåä÷åñêèé àëüìàíàõ • Âûïóñê 14 • 2017 220 Федин дает весьма поэтичное описание тульского центра и очень талант- ливо устанавливает связь внутреннего состояния опустошенного и растерян- ного (не исключено, что и испуганного) героя с тишиной старинного, в чем-то весьма патриархального города. События 1937 года очерчены в романе на- меком, полутоном, насколько это допускала советская цензура послесталин- ского времени, но их грозное дыхание вполне ощутимо. Спасение Извекова – настоящее чудо (или, как говорят нынешние критики, «залакированное событие»), которое на самом деле едва ли могло произойти. Еще более уди- вительно и неправдоподобно, что Кирилл избежал повторного привлечения к разбирательству НКВД, находясь в непосредственной близости от Москвы. Разумеется, в свое время Федин не мог сказать правды, но настроение героя передал удивительно точно. Именно с таким настроением бродит Извеков по центру Тулы, выбирая, где бы ему поселиться. «В тот год, усталый от пережитого, он бродил по незнакомому городу, в котором ему предстояло жить и работать, – бродил, потому что выдал- ся ничем не занятый час и противно было сидеть в гостинице. Неожиданно он остановился против гигантской липы в два обхвата, необычайно пышной красоты. Тень ее целиком накрывала длинный одно- этажный дом, крашенный по тесу темно-коричневой масляной краской. Дом был тоже не совсем обычный – приземистый, с посаженными, одаль друг от друга, тремя тройками окон в резных наличниках и с разрисован- ными такой же резьбой старого вкуса воротами. Незадолго перед тем про- шел дождь, и листва липы, краска дома, деревянные завитушки на нем ис- крились влагой, а по размытым канавам улицы еще журчала вода, сверкая на белых голышах. Вдруг улица показалась Извекову очень похожей на саратовские родные волжские взвозы, где по таким же вымоинам мостовых бормочут дожде- вые потоки, и он подумал: “А славно было бы поселиться в таком доме!” С камушка на камушек он перешел дорогу, махнул через канаву под покров липы, но тут же и увидел, что поселиться в этом доме ему вряд ли удастся: с самым живым удивлением он прочитал на памятной доске, прилаженной к фасаду, что здесь родился писатель Глеб Успенский. Дом сразу приобрел новый интерес, и все вокруг стало вызывать к себе внимание и любопыт- ство. Извеков пошел дальше в гору и только теперь, изучая надписи на улич- ных углах, обнаружил, что бродит как бы по редкостному, нигде не бывало- му конспекту истории русской литературы. Ему это представилось занятным, и что еще неожиданнее для него было – это странная, но явно ощутимая уместность звучных писатель- ских имен в приложении к этим улицам, не претендовавшим на что-ни- будь знаменитое, показное или хотя бы щеголеватое. Нет, это были самые простые, хранящие провинциальную свою неприхотливость, в большинстве бедные дома, построенные во фронт по линеечке, но только что не по росту, и больше в тесовых мундирах с дырьями вместо отличий. И, однако, общая картина улиц, богатый убор деревьев, переживших век-другой, живописные дворы с наполовину поглощенными землей заборами, – картина была при- влекательно-уютной и – уж без малейшего отклонения – русской. То есть это и была решительно не изменившаяся оболочка той самой жизни, той самой России девятнадцатого века, которую пели, любили, которой му- чились, терзались и которой пророчили лучшую в мире долю создатели ее