Университет XXI века: научное измерение

Актуальные проблемы романо-германской филологии 75 Тахо, где можно пересчитать все чешуйки на спинках форели, плавающей на глу- бине 55 метров. Тахо для писателя – это божественное море, могучее и прекрас- ное: … a sea in the clouds: a sea that has character and asserts it in solemn calms at times, at times in savage storms; a sea whose royal seclusion is guarded by a cordon of sentinel peaks that lift their frosty fronts nine thousand feet above the level world; a sea whose every aspect is impressive, whose belongings are all beautiful, whose lonely majesty types the Deity! [1]. Комо же он сравнивает с расфуфыренным ца- редворцем, представшим перед августейшей особой – Тахо (a bedizened little courtier in that august presence). Следует заметить, что у Марка Твена вообще какое-то особое отношение к водоемам: рекам, озерам, морю. Он вырос на берегах реки Миссури, лоцманом служил на пароходах, курсирующих вниз и вверх по Миссисипи. И реку он мог читать как самую интересную, увлекательную и бесценную книгу, книгу, несу- щую лиризм, красоту и поэзию в его обыденную жизнь: The face of the water, in time, became a wonderful book … And it was not a book to be read once and thrown aside, for it had a new story to tell every day. Throughout the long twelve hundred miles there was never a page that was void of interest, never one that you could leave unread without loss, never one that you would want to skip, thinking you could find higher enjoyment in some other thing [4] . Правда, к сожалению, отмечает писатель, вся красота и поэзия исчезают, как только ты начинаешь смотреть на природу как на нечто полезное и практичное. Возможно, именно поэтому его описания природных пейзажей, особенно связанных с реками, озерами, а также горными массивами всегда невероятно по- этичны, эмоционально окрашены. Мы всегда видим, как меняется настроение рассказчика в зависимости от того, как он воспринимает природу вокруг. Он то радуется и восторгается, то погружается в печальные, мрачные размышления. Очень показательны в этом смысле описания пустынь в Египте, Иордании и Па- лестине или местности вокруг Мертвого моря. Земли Палестины Твен называет самыми мрачными из посещенных им, а саму страну – «принцем» печали среди себе подобных. Слово «мертвый» действительно становится ключевым и в пол- ной мере отражает суть этих мест: We had had a glimpse, from a mountain top, of the Dead Sea, lying like a blue shield in the plain of the Jordan, and now we were marching down a close, flaming, rugged, desolate defile, where no living creature could enjoy life, except, perhaps, a salamander. It was such a dreary, repulsive, horri- ble solitude! [1]. Пустынный, заброшенный, молчаливый, унылый, бесполезный, безотрадный, иссохший, обжигающий, уродливый, отталкивающий – вот те эпи- теты, которыми писатель «одаривает» эти пейзажи. Всё здесь кричит об одино- честве и грусти, об отсутствии жизни ( It makes one think of funerals and death ). Но есть в этих краях и то, что Марк Твен ценит очень высоко. Природа, ка- кой бы унылой и неприглядной она не была, является свидетелем истории, зна- чимых для человечества грандиозных исторических событий ( It was the “wilderness” where John preached ) [1]. Но есть и ещё одна характерная черта, присущая практически всем опи- саниям природы в произведениях американского писателя. Твена, конечно же, невозможно заподозрить в близости романтизму, романтикам, но в своем